война

← НАЧАЛО

Олег несколько раз приезжал в город Ха (куда с началом боевых действий в моем городке летом переехала и я), ремонтировать разбитые машины, и мы встречались. Я была в шоке от того, как он выглядел, потому что редко используемая нами видеосвязь в Скайпе не передавала всей картины: изможденный, худой, несколько раз контуженный, с руками в синяках и вспухшими венами от неудачных капельниц после контузий, но не сломленный, готовый к бою.

Один раз я даже почти подралась за него. Сама я этому большого значения не придала, для меня это был естественный поступок, а вот «Шаман» об этом много думал потом.

Олег был похож на котенка-подростка, которые уже не милые и пушистые, а худенькие, взъерошенные и слегка потрепанные. Таким я его и встретила на лавочке под моим домом. Дело было в сентябре — мы плотно общались в Скайпе недели две, одну из этих недель я провела в Городке, на работе…

Описать обстановку в глубоком тылу сепаров можно примерно так.

День первый. Приехала, устала с дороги, побежала на работу, потом — домой, закрыла дверь. Вроде это твой дом, да… Но стоит выйти на улицу и попадаешь в зомби-апокалипсис.

День второй. Ты среди зомби… фильтруешь все, что говоришь, и удивляешься: неужели люди хотели жить в этом бреду?

День третий. Хочешь перестрелять зомби с бедра, всех подчистую. Зибен нах, простите мой французский…
В общем, возвратиться оттуда — как вынырнуть на поверхность… Там даже воздух другой, липкий какой-то. А когда подъезжаешь к первому блок-посту Дебальцево и видишь «жовто-блакитний» флаг… Сама б не поверила, что при этом чувствуешь…

На второй день пребывания в зомби-ленде звоню подруге, которая все «горячее» время просидела в подвале вместе со своими 11 собаками — из-за них выехать она никуда не смогла, а бросить их было низко, на такое она не способна. Подруга — человек абсолютно трезвомыслящий и отлично понимающий, что к чему и кто виноват в этом.

Я приготовила в духовке картошку с колбасой, купила двушку пива — нервы настойчиво просили дозу витаминов группы В. Сидим — разговариваем, делимся, офигеваем от реальности… Смотрим в YоuTube прикольные ролики про собак, как бывало раньше. Я не замечаю, как идет время, пока не приходит СМСка: «Ты где? Я волновайся!». Включаю Скайп и мы сидим уже втроем — правда, Олег далеко от нас, но Скайп сближает. «Прости, — говорю, — у нас тут капельница». И показываю ему перевернутую бутылку от пива. Мы наперебой рассказываем Олегу местные новости, и он то смеется с нами, то офигевает от маразма происходящего, а потом говорит: «Девчонки, у меня большое желание срочно забрать вас оттуда!».

Я отвечаю, что не надо робингудства, все будет ОК! Зачем так рисковать, все будет нормально! В моей прозрачной кружке налит чай, я замерзла от пива. Олег видит кружку и спрашивает притворно строго: «Эй, это что, опять пиво?». «Не-не, — отвечаю, — чай, все-все!».

Читаем ему местную сепар-прессу — разгул бреда на два газетных разворота. «Знаешь, — спрашиваю, — что у вас в этом «Зазеркалье» есть альтер-эго? Вот вы — Киевская Русь, а здесь просто Русь водится!». Читаю ему вслух наиболее «жесткие» моменты вроде «осажденные города стонут под гнетом укро-карателей». Олег смеется, даже можно сказать, ржет чуть ли не до кашля, а я продолжаю, мол, вот видишь, под уважающими себя карателями стонут целые города, я б тоже не прочь. И смеемся взахлеб уже в три голоса, потому что чем дальше это читаешь, тем смешнее. Хотя, если задуматься, страшно от того, что очень многие люди здесь этому верят.

Примерно за день до моего выезда оттуда общаемся в Скайпе и Олег рассказывает, как на их блок-пост по ошибке на машине завернул сепар, да еще и какая-то крутая «шишка». Хотел было удрать, да «Шаман» оказался проворней: прыгнул за руль бронированного «Форда» и таранил автомобиль «гостя». F150 с броней весит около трех тонн, но ему и «нос» помяло, крыло и еще что-то, поэтому нужно было ехать в Харьков на ремонт.

Я собрала у себя в магазине пакет — термобелье, носки, трусы (хотя это не совсем точное определение такой необходимой части мужского гардероба — обтягивающие длинные полукальсоны, такой полузимний вариант – прямо трусы с рукавами, труселя), хотела встретиться и отдать. Олег написал: «Не обещаю, но постараюсь».

Возвращаюсь домой. На следующий день бегаю, собираю обратную передачу, и вдруг звонок от Олега:

— Привет! Я приехал, а меня домой не пускают…

— В смысле?..

— Ну, Лена («без пяти минут жена», как он ее называл) на сори (соревнования — прим. автора) уехала, будет вечером, ключа у меня нет…

— Тогда давай ко мне, покормлю тебя.

— А я почти рядом.

— Ну, посиди немного, покури. Через десять минут буду.

Я быстренько бегу домой. У подъезда на детской лавочке вижу фигуру в «Атаксе» — сидит, курит… Подхожу ближе и ахаю:

— Эй, что с тобой?

— Я — зомбит. Это помесь зомби и хоббита.

На меня смотрели усталые глаза — взгляд, как будто слегка пьяный. Потом я пойму, что это от хронического недосыпа и контузии. Лицо осунувшееся, заросшее, форма — в пятнышках не пойми чего, в том числе, кажется, крови, надета на голое тело. Из-под закатанных рукавов видны синячищи на венах у локтей. Я смотрю на него — молча, но явно очень и очень вопросительно.

— Меня за неделю пять раз убивали — две контузии, три попадания в броник… Но у кошки 99 жизней… Поцелуешь меня?

— Ну хорошо, в щечку (такой у нас прикол был: давно еще, когда на соревнованиях встречались, и Олег говорил: «Ну, поцелуй меня» — и я ему: «В щечку»). — Пойдем, не знаю, что там есть из еды, но что-то обязательно есть. Может, в душ хочешь?

— Нет. Если я в душ пойду, то я потом еще чего захочу, — ответил он полушутливым тоном.

Я оглянулась на него, смерила взглядом мамочки, которая увидела вымазавшегося на прогулке ребенка, и тоже в шутку ответила:

— Ой, да ты еще смоги… Просто захотеть мало.

Дома были супчик и тушеные в мультиварке куриные потрошки. И моя мама на кухне. У порога Олег замялся.

— Проходи давай, скорей.

— У меня с носками порядок… ноги здоровые, запаха не будет, — сказал он, расшнуровывая светлые американские армейские ботинки.

— Да хоть бы и не порядок, ты ж не с курорта, не комплексуй! Руки помыть можно здесь, проходи на кухню.

Кухня в квартире, где мы сейчас живем, очень маленькая. Но она — как машинка «Запорожец», резиновая. Олег прошел, разглядывая жовто-блакитні прапорці на стенах:

— Здорово, у вас флаги везде…

— Садись вон в тот уголок — там самый удобный угол на кухне. Сколько тебе супа?

— Мне немножко.

— Почему? ты же голодный!

— Ну… желудок у котенка меньше наперстка…

— В смысле?

— Мы же в бегах все время. У нас на трех взрослых мужиков — банка сардин в день и сникерсы. Сникерсы я уже ненавижу…

— У вас что, не кормят?

— Кормят, столовая есть. Но мы туда не попадаем, все время рейды… Я за месяц был в столовой три раза — трехразовое питание…

— Ешь, потом расскажешь.

Олег немножко похлебал суп, потом попросил разрешения выесть оттуда только фрикадельки — не смог больше. Мама вручила ему острый перчик, он любил острое. С перчиком дело лучше пошло. Потом он увидел ливерку, которую я собакам купила, иногда даю им кусочек вкусной вреднятинки.

— А можно мне этой колбаски?

— Ой, она не очень вкусная, может, потрошков лучше?

— Нет, дай колбаски…

Вот тут я прозвала его про себя котенком. Нарезала колбаску, хлеб с отрубями.

— Давай я тебе все-таки потрошков дам, колбаса — дело такое, — и поставила перед ним тарелку. Он задумчиво жевал перец. Я потом поняла, почему задумался.

Олег рассказывал, как сидел в санчасти и как после капельниц к нему возвращалась чувствительность, утраченная в результате контузии. Сначала он не ощущал температуры предметов, приглушенно «слышал» запахи… А потом — на потеху медикам — щупал и нюхал кружку кофе, удивляясь возвращающимся ощущениям, водил ладонью по поверхности стола. Вкусовые рецепторы тоже были приглушены.

Я даже испугалась: как бы чего не вышло, если после строгой вынужденной диеты съесть горькую перчину, даже если не чувствуешь вкуса. Поэтому принесла Олегу таблетку, которую он без сопротивления выпил. Потом ми пили кофе, разговаривали… А потом позвонила Лена, сообщила, что скоро будет дома. Еще немного посидели, он рассказал историю, произошедшую через неделю после того, как он отбыл в Дебальцево. Я тогда здорово поволновалась, читая в новостях, что батальон «Киевская Русь» окружен и покидает позиции. Решила позвонить — правда ли, потому что свежа была память об Иловайске, и было страшней, потому что теперь в таком положении мог находиться человек, которого я хорошо знала. «Шаман» очень спокойным голосом ответил, что все нормально, не волнуйтесь, все под контролем. Конечно, волнение никуда не исчезло, но все же. «Индейская» хитрость заключалась в том, чтобы раструбить о трудностях наших военных и просто подпустить поближе россиян, а там уж разобраться с ними. Последние не заставили себя долго ждать — чуть ли не парадным строем пошли занимать якобы оставленные позиции. А тут, как рояль в кустах, сработала украинская артиллерия — оставалось только собрать документы… 400 питерских вояк в Питер больше не вернутся. Их же нет, как утверждает их президент. «Ну, нет — так нет!» — сказали артиллеристы…

Беседовать, попивая кофе было интересно, но домой тоже хотелось, и Олег засобирался туда. Машина стояла напротив окон — так, чтоб никому не мешать, чуть поодаль.

Мы подошли к машине, он открыл дверь, чтоб поставить пакет, я стояла рядом и по привычке попыталась ее придержать и меня чуть не унесло — такая тяжелая из-за брони! Он закурил, стоим, разговариваем… Олег с легким оттенком хвастовства рассказывает, что на него вообще не действуют лекарства (не знаю, почему, но мальчики всех возрастов считают, что это круто):

— Прикинь, нас же там целая очередь на капельницу стоит, а времени мало. Льют быстро — минут за двадцать то, что положено вливать час. Иногда аж «штырит», — и закатывает глаза, изображая, как, собственно, «штырит». — А вот еще: делают укол, от которого потом везде покалывать должно, а я почти не чувствую эффекта!

— Да это «никотинка», причем явно не очень хорошего производителя. — отвечаю ему. — Была у меня как-то возможность сравнить, так что не думай, что ты особенный.

Переключаемся на машину — как и водитель, машина выглядит бывалой: смятый «передок», следы пуль… Плюс на машине был нарисован украинский/национальный флаг, а в качестве номерных знаков — «ПТН-ХЛО». В общем, роскошный боевой конь… Я смотрю на Олега и Тритошу (такое имя носит «конь»), и у меня возникает такая вполне четкая ассоциация с рыцарем, уставшим и потрепанным в битвах, и конем-тяжеловозом в лошадином доспехе. И я начинаю осознавать, что ничего в принципе не поменялось: все так же народ собирает рыцарей на войну, отдавая, что может, и они идут защищать то же и от тех же, что и 300, и 500 лет назад. Да, у нас другая одежда, технические средства и гаджеты, но суть… Как-то даже грустно от этого…

И вдруг проходивший мимо упитанный мужичок с барсеточкой окликнул Олега:

— Эй, браток, ты б машину убрал свою!

— Я уже еду. Если мешает, то я отъеду сейчас.

Я подумала, может быть, что-то подвозить будут и потому «Тритоша» мешает.

— Нет, не поэтому! — Тон мужичка из наглого стал злым. — Ты посмотри, стоит тут… «ПТН-ХЛО»… Да еще тут полчаса простоишь, взорвут твою машину!

И попер на нас матом. Мы очень много узнали о себе вместе и о каждом по отдельности. Тут я почувствовала, как у меня падает планка. За все, что со мной случилось, что происходит теперь у меня дома, и это чучело в ответе тоже.

— Эй, а ну-ка иди сюда и в лицо мне скажи это! — Я вышла вперед и примеривалась к мужику, куда б ему удобней врезать. За момент до броска на мои плечи сзади легли руки Олега:

— Эй, эй, Ань, не надо… — Он обалдел от этой картины, девочки за него явно никогда не дрались. А во мне все кипело — этот упитанный мужичок отращивает пузцо и по факту копит денежку за спиной у Олега, который переносит неизвестно что, и его же еще и поливают матом…

— Так, а кто здесь патриотов обижает? — К нам приближался незнакомый парень. Вместе с Олегом они развернули мужичка и «прописали» ему «пендель» под мягкое место. Мужичок, оглядываясь, но уже молча, пошел своей дорогой, парни пожали друг другу руки.

— Знаешь, почему маленькие собачки такие злые? — спросила я у Олега, уже улыбаясь, хоть меня еще трясло. — Они концентрированные!

ПРОДОЛЖЕНИЕ →

Все события абсолютно реальны, некоторые имена и географические названия изменены из соображений безопасности.

Де будем ми, коли закiнчиться вiйна?..
© Океан Ельзи

Разожму кулак, на ладони — флешка. Маленькая розовая флешка-замочек. Чувства — в слова, слова — в буквы, буквы — в пиксели, пиксели — в байты, и на замочек… Замочек в разъем — и снова… Байты — в пиксели, пиксели — в буквы, буквы — в слова, слова — в чувства. Слова прочтут, и Ты будешь жить.

Представляешь, двоюродная сестра из Питера написала мне о своем несчастье: её мальчик бросил, ушел к другой девочке. Вторая моя сестра, на двадцать лет младше той, пишет ей: мол, да ну, это не проблема, — вот у меня тут 20 русских танков и 400 русских солдат в городе, вот это проблема, а у тебя нет проблем!

Да, у неё нет проблем, правда же? Я написала ей — и у меня получилось немножко больше, чем стандартный ответ в соцсети, но так уж нам с тобой повезло. Да, нам повезло, не удивляйся — мне псих (психиатр — прим. автора) так сказала. Так что мы везунчики с тобой. Она сказала, что это не всем дается, а у нас это есть. Да, есть. Мы же вечные. Все. И она тоже.

А сестре я написала вот что:

Знаешь, если человек, к которому ты что-то чувствуешь, уходит от тебя в жизнь, отпусти его легко, если действительно любишь. Он так решил, это его выбор. Я бы легко отпустила в жизнь, правда… Для меня было главным одно — что он живой. Этого, правда, не ценишь, пока не прочувствуешь. Когда общаешься вот так с давним приятелем, о котором знаешь, что у него золотые руки, и он готов всегда помочь, чем может, и вдруг вы оба с удивлением обнаруживаете, что становитесь очень близки, что очень волнуетесь друг за друга, потому что оба — в потенциальной опасности… Когда обычная СМСка — не просто весточка, а знак, что он жив, он в порядке. И пишем друг другу что-то такое, чтоб подбодрить и заставить улыбнуться, — веселую чепуху о страшных, на самом деле, вещах… «Ал-ле-е-о-оу! Дароф!» в Скайпе ночью, постоянная перекличка, когда связь обрывается… и он сидит, дрожа от холода где-то в углу, — ловит сеть. Просишь его уйти в тепло, а он: «Нет-нет, поговори со мной, а то я с ума сойду». И вы говорите, говорите о разном — всякие моменты из детства, обнаруживаете кучу общего в биографии. Потом вдруг переходите на то, что происходит вокруг вас, — война и весь этот зомби-апокалипсис, философствуете и опять вспоминаете всякие смешные вещи, потому что смех и юмор ТАМ реально спасают…

Знакомые говорят вам, что вы похожи внешне — и вы, мягко говоря, удивляетесь, смотрите друг на друга, не веря и смеясь: как можем быть похожи двухметровый он и я — 157 см в прыжке?.. А потом вы обнаруживаете, что у вас одна, редкая группа крови и даже шрам на ноге в одном и том же месте…

Скайп глючит ночами, связь «падает» — особенно, если недалеко артобстрел. Иногда вы можете просто говорить, не видя друг друга, а иногда друг друга видно, но ничего не слышно, и мы тянем навстречу руки в Скайпе, не сговариваясь, — так хочется коснуться…

Первый раз я заметила Олега активным в ВК (VKontakte, социальная сеть — прим. автора) — черный котенок под луной на «аватаре» — холодной уже сентябрьской ночью.

— Привет!

— Привет! Ты что, в Харькове?

— Нет, в Дебальцево.

— А как это ты в сети?

Мы звонить старались не очень часто — мало ли, где он, а тут мы со своими звонками. Знаем ведь, что телефон там — не только помощник, но и предатель.

— Да связь есть, и здесь же населенный пункт: двадцатью телефонами больше, двадцатью меньше — никакой разницы.

— А-а… ясно!

Потом нам надоело писать и мы решили переместиться в Скайп — все же безопасней в плане «прослушки» и можно свободно говорить, о чем захочешь. И потом — в Скайпе ведь и увидеться можно, хотя я чаще видела то сигарету в руке, то скорченную веселую рожицу, а то вдруг просто ГЛАЗ на весь монитор. Иногда можно было увидеть Олега и всего целиком — в каком-то уголке, на корточках, иногда дрожащим от ночного холода — но при этом с широкой улыбкой. И каждый раз отмечаешь: похудел, сегодня явно совсем не спал, устал, переживает — случилось что-то такое, что даже он, который обычно немного (а иногда и побольше) бравировал, задет за живое. И хочется как-то помочь, ободрить, поддержать — ведь он за меня там. Точнее, и за меня тоже.

Время летело незаметно — с 10 вечера до часу ночи. В этот период спать ему не полагалось, даже если очень хотелось, а потом начиналась работа. Или почти каждую ночь им сообщали, что «совершенно точно» будет штурм позиции. Собственно, работа часто и не заканчивалась: сон на войне — это роскошь. Но именно там понимаешь цену простым вещам, к которым мы, избалованные, привыкли, как к данности, — к сну, еде, общению, чувствам, праву на жизнь… На обычную, нормальную, привычную жизнь.

Часть этой жизни — простая СМСка «Доброе У, Великий Охотник!», и ответ — в стиле вождя индейцев о проведенной в засаде ночи и успехе на «охоте»… И дух переводишь — ЖИВОЙ! «Шаман». Теперь он — «Шаман». Прятать надо все, даже имя… И позывные получают не просто так — починить что-то, подшаманить, чтоб заработало, — это к нему, неважно, газовый ли это котел, «буржуйка» или вообще танк.

«Знаешь, я думал над позывным — какой взять? Когда-то давно у меня был позывной «Маленький», ну, это как-то… — пожимает плечами. — Потом был у меня еще позывной «Прохожий» — ну, тоже не очень, хотя помнят его хорошо по тем временам. Я хотел быть «Шайтаном», но капеллан сказал, что не надо такой позывной брать. Поэтому выбрал «Шамана». А «Лис» говорит, мол, у Шамана два бубна — один на плечах (и показывает пальцем на голову), а второй — в руках, это планшет мой».

Линия фронта теперь проходила далеко от моего Городка (буду называть его так), город оказался в глубоком тылу сепаров и даже пытался наладить какое-то подобие нормальной жизни. Но в условиях, когда править этой жизнью начали предатели, она была похожа на отражение в кривом зеркале. Все, что могло было быть искажено и исковеркано, стало теперь именно таким. Наблюдать за этим было странно и любопытно, как будто видишь дурацкий и тяжелый, но реалистичный сон, бывают же такие… И люди, которых ты знаешь много лет, вдруг ведут себя, как зомби.

Представители местной администрации, которые так рассчитывали на «крымский вариант» и на нереально огромные зарплаты бюджетникам, после бегства подкупленного мэра (поговаривают, сумма была такой, что бросить дом и небольшой плиточный заводик не стало для него проблемой) остались у разбитого корыта — денег не получили, власть утратили, только по привычке ходили «на работу» да недовольно и завистливо косились на ополченцев, которые были теперь «власть-кто-во-что-горазд».

В этой атмосфере взаимного недовольства понимаешь, что «спалиться» — словом, действием, поведением или даже (особенно!) «жовто-блакитной» фенечкой — чревато очень серьезными последствиями не только для тебя лично. Может, кому-то это покажется странным, но почему-то не пугает страх собственной смерти: страшно, что те, кто от тебя зависит, окажутся совсем беспомощными. А если умрешь ты, то твои проблемы просто закончатся. Но близким доставлять проблем не хочется, поэтому тщательно «фильтруется базар», контролируешь себя, аки Штирлиц в кабинете Бормана.

Что странно — шахтеры там получают зарплату, правда, в разы ниже. Многие переоформили пенсии, так что потихоньку работать, распродавая товар, и при этом осматриваясь, все-таки было можно. И как оказалось, для многих там открытие нашего магазинчика белья стало чуть не синонимом возвращения к нормальной жизни — что поделаешь, женщины остаются женщинами даже в аду, наверно. А перспектива умереть в старом лифчике и быть увиденной в таковом, пусть даже патологоанатомом, настоящую женщину пугает больше самой смерти.

Утро — СМСка, заряд бодрости и надежды на день. Пара СМС в течение дня, если есть возможность. А вечер и ночь — наши, гоу скайп! И уж там можно все обсудить: что произошло за день, что бы это могло значить, — мы искали хоть какие-то зацепки, которые предвещали бы конец этого кошмара. А дальше все шло только хуже и хуже. «Ты не знаешь, где дно?» — вопрос на каждое очередное циничное преступление рашистов.

И, конечно, нашим спасением был смех. Как-то раз Олег сказал, что его подозревают в том, что он на грибах «сидит» — каждый вечер он под кабинетом или в уголке смеется/хихикает над планшетом. Какая-то добрая душа выносит ему табурет, потому что он стоит или сидит на корточках уже второй час. Курит-курит-курит — «Винстон белый единичку»: «Я курю просто потому, что надо же чем-то занять время ожидания. Здесь все время ждешь — обстрела, боя, рейда, какого-то ЧП, короче… Ожидание выматывает, особенно если ничего не происходит».

Однажды ночью «Шаман» ждал штурма, о котором им сообщили и которого традиционно «совершенно точно» следовало ожидать. А мне утром нужно было топать в «милицию ЛНР» — отнести передачу моему дяде, который попал к ним в плен. Связь «падала», мы с Олегом с трудом «пробивались» к друг другу. Он знал, куда я иду, и прислал сообщение, что волнуется за меня, просил быть осторожной, беречь себя, а потом написал: «Как-то пафосно вышло у меня». Да нет… Какой уж тут пафос… На войне эти фразы — «береги себя», «будь осторожен», такие привычные в повседневной мирной жизни, — приобретают совершенно другой, очень жизненный, очень Настоящий смысл, в котором нет ни капли пафоса.

Он очень волновался за меня, я ужасно переживала за него. Однажды мы общались по Скайпу, Олег при этом сидел на подоконнике — там ловился «ВайФайка», как вдруг ребята, которые были с ним в комнате, забегали: «Обстрел, наш другой пункт «Градами» накрыло, связи с пацанами там нет, не отвечают». Обсуждая на русском и на «мове» вперемешку, ребята переживали за своих, бегали по комнате, пытались выйти с ними на связь… Олег отошел от окна, присоединился к ним, а я через камеру включенного планшета видела все. Тогда обошлось, все были живы, но тот пункт, где часто дежурил и «Шаман», был почти разрушен, осталось несколько стен. Олег вернулся к окошку, уже улыбаясь: «А-а-а, так ты здесь подслушиваешь?». «И подсматриваю!» — ответила я. У обоих отлегло от сердца, ведь никто сегодня не погиб.

ПРОДОЛЖЕНИЕ →