Потом снова — неделя постоянных СМС, Скайп, ВК. Заходим в Интернет и видим, что кто-то из нас был там 2-3 минуты назад… Разница в 3 минуты! 5 минут! 2 минуты! Йес-с-с, ты здесь!
— Доброго утра! Как охота, вождь индейцев?
— Не оч. Передавил сильно того, кого поймал. Долго ловил его.
— А откачать? Рот в рот?))) Ты же мастер!
— Фу-у-у, не-е-е… Эт только для симпатичных!
— А-а-а-а) Спасиб!
В течение дня мы обязательно перебрасывались хоть парой веселых сообщений — и неважно, о чем они были по сути. К долгим беседам больше располагала ночь. Ночью часто бывали обстрелы — сигналом к тому, что будет что-то происходить, был плохой Интернет и «падающая» связь. Олег мог сидеть и смотреть, куда летят снаряды, иногда прерывая нить беседы замечаниями типа «Косорыленки! В поле положили — хорошо, хоть не в город!», или более мрачно: «Блин, по жилому сектору лупят, гады!», «Блин, 240 зарядов — где они их берут?». Потом минут на пятнадцать мог исчезнуть и вернуться с радостным: «Похоже, эти херовы синоптики всё. Минус два сепарских «Града»!)))))». Мне тоже было радостно в такие моменты, и одновременно страшно, что он прямо под обстрелом сидит. Он признался, что стал привыкать к обстрелам, спокойней относиться. «Ты не расслабляйся!» — прошу. «Да ну, что ты, все понимаю ведь».
Как-то ночью совсем неожиданно: «Я разбил машину, я приеду в Ха чинить ее — ты одна дома?».
Я срочно договорилась, чтобы остаться в квартире одной… у меня есть ночь, чтобы приготовиться к встрече. Желаю ему доброй дороги и получаю СМС рано утром: «Ты — Фея. Она такой была». Потом Олег рассказал, что они благополучно ушли на машине от минометного обстрела. На машине, на минуточку, без тормозов. Он позвонил, что уже в городе — утро было типично ноябрьское, туманное, промозглое и холодно. Его голос в телефоне звучал выше, чем всегда, — наверное, потому, что он не меньше меня ждал встречи. Прошу его найти теплое местечко, пока подъеду на такси за ним и кое-чем еще, все как раз на одной улице получалось. Он говорит, что ему нужно отметить командировку в военкомате, так что будет где скоротать время. Бегу в маркет, покупаю быстро-быстро, лихорадочно вспоминая, что выпытывала у него по части любимых продуктов (рис с овощами и котлетки у меня-то есть, но надо побаловать чем-то). Колбаса — ее разных сортов купила, сырок, и — о, кофе! (я-то чай люблю больше), прыгаю в такси и еду.
Как раз в тот день пришел новый планшет для Олега — мы заказали, так как старый пострадал и плохо работал. Олег не знал об этом, точнее, отказался: «Это не обсуждается!», «Я сам куплю, не трать на меня деньги…». Еще и хотел перевести деньги мне. Я не разрешила: «Какие, — говорю, — деньги, что ты. То, что я их трачу, — это ведь и моя война тоже».
Олег нашел меня в «Алло», как раз когда я гарантийку (гарантийный талон — прим. автора) подписывала, обнял сзади. Он часто так подкрадывался, будучи уверен в своей полной незаметности – хотя с его ростом получалось не очень, но я подыгрывала)))) Жутко смутился при виде планшета. «Бери, — говорю, — это не обсуждается!». Пытался отказываться, уворачивался от пакета, потом сдался…
В такси он лег головой мне на колени, лапки так поджал и говорит:
— Знаешь, я раньше думал, что у кошки девять жизней… Потом — что 99, потом — что 666. А сейчас счетчик так крутится, что я уже думаю: может, я давно умер?».
Я его обхватила за плечи, стала гладить по голове…
— Не говори так, не надо!
— У меня уже четвертая контузия… Но «капаться» я не пошел.
— Почему, что ты, надо!
— Да ну… Еще и руки болят потом…
Олег перевернулся так, чтоб лежать у меня на коленях лицом вверх, пожаловался на «козлов» в военкомате.
— Представляешь, — говорит, — вхожу в коридор, а они видят, что стоит тело — четыре дня не спало и не ело, и перед носом дверь закрывают: «Подождите, у нас совещание!». А я же слышу через дверь, что они там какой-то сабантуй обсуждают, как стол накрыть… Я так с ноги дверь открываю. Военком на меня посмотрел, извинился, что заставил ждать, подписал мне всё, вот. — И показал сложенный листочек, такой белый в его замасленных руках. — Вот, смотри — пистолет и 16 патронов в справке, видишь? Все по списку!
Вспоминая его сентябрьский визит, когда патроны были везде — даже в отворотах рукавов, а ребята, по рассказам, выходя тогда на задание, одну гранату держали для себя, я пошутила, что не знаю, раздевать его, разоружать или разминировать при встрече. Вспомнил же мою шутку))) Как-то Олег с «гранатой для себя» в протянутой руке вошел в укрытие к четырем чеченцам-кадыровцам, которые сдались в плен и на допросе признались ему: «С вами, хохлами, воевать страшно… Вы же е@нутые!».
Приехали ко мне, и он вновь замялся у порога:
— Ой, от меня, наверное, очень плохо пахнет…
— От тебя пахнет машиной, — смеюсь я. — Правда!
— Можно я берцы на балкон куда-нибудь вынесу, подальше?
— Давай, я вынесу… Но не надо рассказывать, ничем уж таким ужасным от тебя не пахнет, не выдумывай.
Он чуть недоверчиво посмотрел на меня — иногда Олег вскользь задавал какие-то смешные вопросы, вроде сомневался в своей мужской привлекательности. Например, выходим в Скайп, говорю: «О, голос твой услышу!», а он: «Противный такой, да?».
Или пока развивали тему разных ушей. «Ой, — говорю, — обычные уши, что ты, кто их сравнивать будет…». А он: «Оттопыренные сильно, да?..».
Заявление, которое чуть не свалило меня на пол: «А брат Лены еще говорит, что я — грешник!». При этом «грешник» так смотрел на меня, каким-то детским виноватым взглядом, что его хотелось сразу чмокнуть в макушку и уйти ржать. Я решила уточнить, что ж такое страшное-то натворил. Оказывается, развелся с первой женой. Ага, жуткий грех, конечно…
Кофе-кофе-кофе…
— Давай покормлю, ты ж не ел ничего, наверное.
— Нет, я ел, утром мы на заправке ели. Я буду кофе…
— Что ты там мог есть?
— Я такую штуку ел, налистник, он с салом…
— А, ну ладно тогда, верю, что ел.
Мы три раза включаем чайник, потому что вода каждый раз остывает, пока мы, ожидая, когда она закипит, просто прижимаемся друг к другу покрепче и надышаться не можем… За окном в промозглом тумане колышутся шары омелы на ветках, и ворона прыгает с шара на шар… Тихо, очень тихо — слышно только наше дыхание да уютный шум закипающей в чайнике воды… Он нежно-нежно целует меня, закрыв глаза. Я тоже обычно закрываю глаза, но вдруг в один момент мы оба открываем их и смотрим друг другу в глаза — глубоко-глубоко, прямо туда… Олег тихонько смеется и целует меня в нос, а я кусаю его за любимое правое ушко… Глажу его по шее и вижу на ней небольшой шрам.
— Что это?…
— Это шило… Почти промахнулись. Давно очень.
На Олеге была просто летопись из шрамов — он постоянно кого-то спасал, один раз сорвался во время высотных работ (у него был сломан и словно перекручен копчик, а на четырех позвонках были сломаны отростки), не раз на него нападали… Однажды в юности, когда он учился в физико-математическом лицее, его подстерегли и избили 30 человек за то, что поставил на место главаря местной шпаны.
Ласкаю его и расспрашиваю, что откуда, а он говорит задумчиво:
— Знаешь, все обычно рассказывают, какие они герои, а я — о том, где и как меня били.
С каждым шрамом и шрамиком была связана история. Олег показывает мне небольшой шрам на голени спереди, я его перебиваю: «Ха, смотри — у меня такой же!». И показываю шрамик на своей правой ноге. Олег смотрит на меня пристально: «Это…» и не может подобрать слов от удивления, потому что шрамики практически идентичны. А я смотрю на него и в ответ только улыбаюсь – сама в шоке))))
Историй о шрамах было столько, что они не успевали укладываться у меня в голове, а некоторые были еще и почти невероятны. Перебиваю и спрашиваю:
— Погоди-ка, а когда ты все это успел?
Он говорит:
— Знаешь, вот у некоторых людей жизнь такая — живут-живут, потом у них событие. У некоторых быстрей. А у меня так — событие-событие-событие… Быстро!.. Я в душ пойду, ладно?
Вручаю ему полотенце, показываю, где что и как работает. Он просит еще тряпку, вытереть пол.
— Да ладно, ты чего придумал. Я сама вытру, перестань.
Он сопротивлялся, но «поле битвы», то есть пол в ванной, остался за мной)))
Пока он там, загружаю его вещи в машину — все черного цвета, можно не сортировать.
Вышел из душа, идет и руки разглядывает, что удалось отмыть, а что — нет, комментируя, что это только первая грязь отмылась. Иду с тряпкой в ванную — на полу идеально сухо. Смотрю на него с немым вопросом — и как ты это сделал? Он улыбается в ответ. Почти заставляю его обернуться в сухое полотенце, снять мокрое.
— Хочешь, высушу тебе волосы феном?
— Нет, — мотает головой. И смотрит опять на свои ладони.
У них руки – это что-то… Я говорю:
— Дай посмотрю, может, там что-то можно оттереть лимонной кислотой (я думала, всякая машинная ерунда въелась в кожу). Беру его руку, разглядываю — трещинки, ссадинки, один ноготь сходит и почернел — Олег прибил палец бронированной дверью, на левой руке на среднем пальце не хватает фаланги — давным-давно отстрогал вместе с чем-то. Рассматриваю черноту на коже пальцев и ладоней…
— А это, — говорит, — не отмоется, это ожоги от ствола, он сильно раскаляется при стрельбе, у некоторых наших пацанов до кости прожжено…
Господи, думаю, вот за что тебе это? Руки, которые столько хорошего и полезного сделали, золотые руки, — теперь такие… Я просто начинаю поглаживать его пальцы, ладони — нежно, тихо… Потом сложила их ладошками вместе и накрыла своими сверху. «Вот так», — говорю. А Олег отвечает: «Нет, не так…». Берет мои руки, складывает точно так же, накрывает своими и шепчет: «Вот ТАК!».
Когда мы уснули, Олег все время держал руку так, чтоб моя голова лежала на ней, прижимался во сне теснее и улыбался. А в обычное для рейдов время он вдруг, не просыпаясь и не вставая, выпутался из-под одеяла и двинулся куда-то. Смотрю на него, а он явно что-то кому-то во сне говорит, и вдруг у него начинает сильно сводить челюсти, даже зубы скрипят и стучат. Я стала гладить его и укачивать, как ребенка, приговаривая: «Ч-ч-ч, все-все-все». Олег расслабился, а через пару минут все повторилось, и я снова его успокаивала. Он улыбнулся во сне и доверчиво прижался ко мне крепче… в тот момент у меня внутри возникло новое странное чувство, которого до того я никогда в жизни не испытывала. Нет, не «бабочки»… а желание взять на руки такой же теплый комочек, только маленький…
Под утро, едва посветлело небо, Олег проснулся.
— Ты знаешь, — спрашиваю, — что ты воюешь во сне?
— Нет…
Пошел курить на балкон. Я говорю:
— Елки, там пол холодный, а ты босиком, что-то надо тебе придумать, холодно же.
На что Олег таким гордым тоном ответствует:
— И ты это говоришь человеку, который на земле в засаде по восемь часов лежит? Человеку, который спал на снегу?
«В каждом маленьком ребенке…» – вспоминаю я слова песни из мультика, с поправкой на то, что в каждом взрослом дядьке, как чертик в табакерке, сидит Вождь Индейцев, иногда Великий))))
Смеюсь и отвечаю:
— Нет, это я ТЕБЕ говорю, иди под одеялко…
Через пару дней он рассказал мне, что дома просыпался в страхе от того, что лежит в постели, голый и оружия нет рядом.
— А у тебя такого не было…
— Еще бы! — Отвечаю я.
Я просыпалась от тепла, почти жара рядом. Спросонья мелькнула мысль: температура у него, что ли? Потрогала лоб — нет, все ОК. Погладила по заросшей щеке — улыбается… Такой большой — и как маленький. Сильный — и беззащитный… Воин — и маленький мальчик, который смотрит на мир, пробует, исследует, получает от мира и людей на орехи, но не перестает любить Жизнь.
К утру в постели мы образовывали теплую тихо сопящую кучу — я с Олегом в обнимку и прижавшиеся к нам мои собаки. Олег был, пожалуй, единственным мужчиной, которого моя младшая собака без проблем пускала в дом, которому приносила свою игрушку и в чьем присутствии была расслаблена. Я вообще собакам доверяю больше, чем людям, а в таких вопросах они точно отлично разбираются.
Мы в полусне наблюдали, как приближается рассвет — и так хотелось его остановить… Когда собаки решили, что пора вставать, они вылезли поверх одеяла, поймав нас таким образом в своего рода ловушку, и принялись вылизывать обоих, а мы только повизгивали, смеялись и крякали, когда кто-то из четвероногих лапой кому-то случайно наступал на живот. Мне удалось освободиться и отвести собак на пол. Они стали потягиваться и мы тоже: это так же заразно, как и зевота. 🙂 Олег делал это, как маленькие дети, — поджимая ноги, вытягивая руки и выпячивая пузико, и выглядел при этом так так трогательно, что я не удержалась и погладила его по этому пузику…
Убежали с девчонками (с собаками то есть) на утреннюю прогулку, возвращаемся — Олег стоит в прихожей, наблюдает, как я мою им лапы, и улыбается. Я смотрю на него, одетого в странный костюм из желтого банного полотенца и флиски (курил, значит, на балконе), и тоже улыбаюсь. Вхожу в комнату, чтоб убрать постель — там все уже ровненько застелено, а на кухне меня ждет горячий, только что заваренный чай. До чего же это приятно…когда понимаешь, что он у окна караулил, когда я подойду ко входу в подъезд, чтобы заварить мне чай…
Я научилась кормить карателей! 🙂 На примере Олега научилась — от еды они отказываются до последнего, но если к кофе невзначай поставить на стол тарелочку нарезанной колбаски, сыра, то поклюют с большой вероятностью.
Олег возится с упаковкой хлеба, комментируя: «А как его?..» и «Ух ты, прикольно!» — когда я просто дергаю ленточку, и пакет открывается. Олег берет кусочек и говорит:
— Так интересно, хлеб в упаковке… Нам в мешках привозят. Вообще моя мама хлеб пекла всю жизнь, так что хлеба я наелся всякого. Но этот прикольный!
— А мама знает, где ты?
У него на лице появляется выражение сильно нашкодившего пацаненка — причем о «шкоде» говорить нельзя никому.
— Ты что! Нет, конечно! Она старенькая у меня, ей 74 года. И у нее больное сердце. Я говорю ей, что строю дачу. Раз, прикинь, говорю с мамой и тут ка-а-ак бахнет! Блин, я начал «строителей» ругать — типа они балку уронили. — И улыбается…
Мы сидим на кровати, прижавшись, — обнимаем друг друга так, как будто хотим защитить от того, что там, далеко, и во что не верится в тишине и тепле комнаты.
— Вот ты говоришь, что я худой, а у тебя у самой ребра выпирают, смотри…
Я легонько постукиваю его по выпирающей тазовой кости:
— А у тебя во-он какая кость!
Смеемся…
Потом он немного посерьезнел, провел рукой по моим волосам:
— Ты когда седину закрасишь?
Когда мы первый раз после моего переезда встретились летом, его впечатлило, как много у меня седых волосинок, а я сказала, что да, но до этого лета почти не было… Он тогда меня приобнял и пробормотал: «Сцуки они…».
Я смотрю на него — и у него на висках тоже появились седые волосинки…
— Ты тоже седеешь, — говорю.
— Я удивляюсь, как я до сих пор вообще весь не поседел.
— Знаешь, мне кажется, пока вся эта война закончится, мы масляной краской краситься все будем… Ну ничего, мелирование сделаю — светлые пряди, видно не будет.
— Прикольно будет, наверное…
