Блоги

← НАЧАЛО

Я старалась не оставаться в долгу со смешными историями — иногда мы, что называется, ржали так, что у Олега смех переходил в кашель, потому что курить и смеяться одновременно не очень просто. Предвыборный щит Плотницкого довел меня до колик: «герои Новороссии», изображенные на нем, сильно смахивали на персонажей «Нашей Раши», а рекламный щит с потенциальным избирателем — пожилой толстой теткой с выжженными «химией» волосами убеждал, что я точно не в числе электората, потому как не похожа.

По пути на блокпостах сепаров встречались не менее колоритные типы, иногда смешные, анекдотичные, а иногда интересные не только с этой точки зрения. Пост в Перевальске носил название «Попрошайки» — в каждый автобус заходил молоденький мальчик-ополченец , часто он единственный был чисто выбрит и выглядел более опрятно, чем остальные. Мальчик тоном «сами мы не местные, не для себя просим» начинал просить «сколько не жалко» то на якобы раненого ополченца, то на выкуп его из плена (лови готовую идею для бизнеса, «Шаман»!), то на дом престарелых… Причем запомнить, на что и у кого просил раньше, он не мог, поток был большой, потому его и легко было поймать на вранье: с утра просил на выкуп, а к вечеру на бедных поросят.

Документы в сепарском Зоринске у нас просматривала девица в камуфляже с автоматом наперевес. Она с выражением превосходства брала в руки с грязными по контуру ногтями, накрашенными красным лаком, иногда отпускала какие-то замечания. На вид ей было несколько за 30, губы накрашены красной помадой, на голове — нечто типа тюрбана расцветки милитари. Я потом догадалась, что так она прячет волосы. Когда я описывала ее Олегу, он слушал очень внимательно, а потом, что-то сопоставив, сказал: «Слушай, по-моему, это та самая снайперша, за которой и я охочусь…».

Я пошутила: «Так что вы друг за другом бегаете, давай я вас телефончиками «обменяю», быстрей пойдет». Он улыбнулся, а через несколько недель снайперши на посту не стало. Совсем.

Сепары и россияне, которые вознамерились «освободить» Донбасс, довольно быстро «просекли фишку», от чего именно его можно «освободить» и куда потом с этим добром бежать. Способы «освобождения» варьировались от банального «отжима» материальных ценностей до более изящных, одним из которых стала идея взимать с пытающихся что-то продать частных предпринимателей нечто типа налогов в форме «разрешения на торговлю».

…Жил в очень-очень нефешенебельном районе нашего городка мальчик Леша Елисеев. Жизнь у него была скучная и прозаичная, совсем как имя с фамилией, — «тройки» в школе да пиво с водкой по выходным. И будущее «манило» Лешу либо обычной биографией шахтера, либо более романтичной — мелкого уголовника. Но война вдруг открыла в неприметной личности нечто, гордо назвавшееся «Моджахедом» и бросившееся изымать/отнимать имущество у тех, кто свое время раньше тратил не на томные вечера с пивом и водкой, а на более приличные занятия. Управы на «Моджахеда» не было совершенно никакой: Плотницкий сотоварищи ездил париться в «отжатую» Лешей баньку, потому жалобам на лихого «команданте» не внимал.

Леша занялся и предпринимательским вопросом — решил выдавать разрешения на торговлю, за которыми нужно было идти в городскую комендатуру (если точнее, в облюбованное боевиками здание бывшего банка) и отдавать 1.000 грн за отпечатанную на обычном принтере бумаженцию с подписью очередного «атамана Грицько».

Естественно, я не горела желанием отдавать этим личностям даже 50 копеек, не говоря уже о более значительных суммах. Но у них были автоматы — аргумент весомый… Каждый день у «комендатуры» толклась очередь из не сильно ЛИБО: не особо желающих отдать кровную тысячу — прием шел довольно вяло, и можно было схитрить: если правильно занимать очередь, то вроде как и уступаешь силе, и денег не даешь. Я приходила часикам к десяти утра, очередь уже была достаточно большой, и начинала интересоваться, как и что, к кому проходить и тому подобное, — у всех встречных, чтоб в случае чего «отмазаться» тем, что я приходила, но, увы, рабочий день закончился. Как-то я подошла к группе парней, одетых в камуфляж разной расцветки и вооруженных автоматами, типа охранявших «комендатуру». Разговаривали они при этом с нехарактерным для наших краев русским акцентом. У одного из них на ремне автомата надпись «С нами Бог!», сделанная при помощи маркера. Я тогда подумала, что Бог, может, и не в курсе, с кем по недосмотру водится.

Спрашиваю у них, как и что там с регистрацией, и эти представители местной типа самообороны (ага!) отвечают, что они всего день здесь и проездом, собираются дальше, потому ничего не знают.

В общем, финал истории с регистрацией был лично для меня вполне предсказуемым: одним прекрасным утром принесшие дань ЧП-шники просто не обнаружили кабинета в комендатуре, а комендатура — регистраторов, которые удрали с деньгами.

Сэкономленной таким образом тысяче я нашла куда более достойное применение.

— Посмотри, — и Олег бросает мне ссылку, там — фотография ботинок, модель «Бульдог», вместо шнуровки «пимпочка» — покрутишь и шнурки затягиваются сами. — Круто, правда? Ботинки для лентяев, — улыбается. — Как у альпинистов, шнуровать не надо.

Я смотрю на цену на сайте — пара стоит около пяти тысяч.

— Ты хочешь такие? Давай объявим сбор средств, а?

— Нет-нет, не надо! Нам киевские волонтеры купят такие! Не надо ничего собирать!

А через пару дней мне звонит Лена насчет ботинок — этих самых, ага. Нужны деньги. У кого можно, она уже заняла, и чтобы продержаться до зарплаты, ей придется забивать кроликов. Вика (наша общая подруга по хобби) дала две тысячи, нужно ещё.

— Конечно, я в доле! И тетя Люда тоже. Видишь ли, он мне сказал, что им это какие-то киевские волонтеры покупают, но я не догадывалась, что это в итоге — мы.

Вечером Олега пришлось немного отчитать: мол, если что нужно, скажи, не надо стесняться, ты же не для своего удовольствия туда пошел, мы все рады тебе помочь как-то!

Он несколько смутился — хоть помощь и была нужна, но у меня создалось впечатление, что он всё равно считает себя нашим должником…

Обычно наши диалоги начинались с «допроса» — а ел ли Олег сегодня? Потому что я заметила, что еда у них как-то не «в моде». «Да-а, — отвечает, — сегодня точно ел! Пыцю (пиццу, Олег любил такие «детские» словечки — прим. автора), котлетки — все домашненькое, Лютая жена (жена Лютого) привезла. Мы все забрали, поехали на Дачу (один из пунктов — прим. автора) — разложили там стол, даже бутылку вина нашли. Только сели — сепары начали обстрел. Вот ё!.. Ну, не убирать же! Махнули рукой, сели — едим. После обстрела пошла их пехота. И знаешь, сцена точь-в-точь как в фильме «Д’Артаньян и три мушкетера» — осада Ла-Рошели, помнишь? Мы такие сидим, кушаем, и тут — «Сепары за 700 метров!». Ну, пошли постреляли, потом опять… Ну точь-в-точь кино!».

Или присылает радостную СМСку «А я гномика поймал!» — о каком-то мелкорослом россиянине, который будучи по уши в кредитах, отправился подзаработать на’мником. Рассказывает потом по Скайпу: «Он мне ростом чуть выше ремня, представляешь? Я его вот так вот (показывает жест, как сгребает под мышку что-то) взял и понес, пацаны ржали!». Отвечаю, что я вообще-то тоже ненамного переросла его ремень, и уж тут вот вообще не смешно. И оба смеемся. Пока ждали отправки «гномика» в ближайшее отделение СБУ, его спрашивают, мол, сколько ж платят за твою «работу»?

— Шесть тысяч обещали! Ваших, гривен. Заплатили триста… А вам вот сколько платят?

— Нам, знаешь, за полтора месяца еще ни разу не платили…

— Хм… Так чего вы тут тогда воюете?

— Да чтоб такие, как ты, тут не лазили!

Деньги им таки выплатили, Олег сообщил, что получил «юахи» — ему СМСка пришла. Немного раньше получаю от него смс: «А меня к награде представили! Я списки отвозил, видел». Спрашиваю: «Ты что натворил, героический герой? Но ПОЗДРАВЛЯЮ». «Спасибо, — пишет в ответ. — Расскажу потом. Лучше б зарплату выплатили». Я отвечаю, мол, это было условное поощрение.

Немного «поэсэмэсили» друг другу о категориях поощрений, а вечером вышли в Скайп.

Он был в Норе, в кабинете — сидя на столе, уперев локти на подоконник, подперев кистями рук голову. Освещение, качество изображения, его отросшая челка, расцветка камуфляжа — все такое, что у меня возникают ассоциации с фильмами про американских военных во время Второй мировой. Он оттягивает пальцем резинку подтяжек, которые я ему подарила, хлопает ею себя по плечу, улыбается… Потом устало укладывает голову на сложенные перед планшетом руки.

— Устал? Спать хочешь? Может, пойдешь поспишь?

— Да нет… И спать пока нельзя. — Хрипит «радейка», он отвечает туда: «Шаман» принял», снова поворачивается ко мне: — Это я осемьдесятпятиграммился…

— Что за повод? Замерз?

— Нет… Вот друзья у меня, да… — И смотрит в потолок. — Уехали позавчера в Одессу на сори… Что-то по ипошным (один из видов кинологического спорта, IPO) делам. Должны были ехать через Кривой Рог… Не звонят мне уже три дня. Вроде они у Оли должны были остановиться, у меня ее телефона нет.

— Хочешь, я позвоню? У меня есть ее номер. Может, случилось что?

— Да нет, не надо. Не случилось. Я вчера зарплату получил, вот перевел половину. Мне прислали СМСку: «Как ты?» — Олег грустно улыбнулся. У него было такое выражение лица, что казалось, вот-вот заплачет.

— Ты это… Послушай, ну, они в дороге, там хлопоты и такое всякое… Время летит незаметно. Не думай, что они тебя не любят или что-то там такое. Они просто не понимают, ГДЕ ты. Не накручивай себя. И они ведь приезжали к тебе недавно?

— Ну да… целых полтора часа пообщались, — иронично заметил Олег. — Наверное, да, они ту разбитую заправку видели, что под Славянском, — офигели. А если б ВСЕ показать… что тут…

Он немного повеселел, мы еще долго говорили. Потом во втором часу ночи стали синхронно засыпать и отсылать друг друга спать — каждому хотелось отключиться последним. И так каждый раз. И каждый раз перед отключением мы вспоминали вдруг то, что надо рассказать «на сон грядущий» для настроения.

— Знаешь, что самое страшное на войне? — Спросил он как-то у меня, улыбаясь и глядя в потолок.

— Ну-ка, давай твою версию!

— Вот обстрел, да?.. Когда лежишь под какой-то стенкой, над тобой куски камней, штукатурка сыпется, а ты лежишь и думаешь: «Выдержит/не выдержит?». Но даже не это. В туалет страшновато сходить… — выдает, немножко смущаясь.

— А-а-а, да-а-а! Я тоже боялась, прикинь? Когда обстрел, ну, думаю, умрешь-то — фиг с ним, но что найдут потом в неприличном виде и так запомнят… Как-то не хочется этого!

Смеемся вместе, представив картину.

— Ага, поэтому по сигналу тревоги разведка всегда идет в туалет.

Общаемся как-то, и Олег задумчиво так рассказывает:

— О, а я сегодня в супермаркете был! Прикинь, вот такой, с карамультуком, с автоматом, грязный… Хожу — и самому странно. Хотя вот придумал сегодня способ, как быстро проходить к банкомату без очереди: подходишь и — благо, меня голосом Бог не обидел — говоришь «Слава Украине!». И пол-очереди тупо «сливается», остальные пропускают.

Как-то я спросила Олега, а в каком он вообще звании? «Солдат, — отвечает. — Я замкомандира — учу людей новых, что и как. Некоторым индейским хитростям учу». Не вижу его в Скайпе, но хитрую улыбку прямо прямо вот чувствую. Он и сам точно не знал, хочется ему иметь звание или нет. Иногда все же он явно был не против, но званиями не баловали.

— Да ты забей, — говорю. — Не светит тебе с твоей фамилией.

— А что у меня не так с фамилией? — Не понял он.

— Ну, знаешь, как видят тебя в списке, так в МО и думают: «Этих Литвиных в дверь, а они в окно!». (Как раз разборка с кланом Литвина шла, к которым наш, то есть Олег, не имел ни малейшего отношения). Да и без звания ты свободный человек, отвечаешь сам за себя — и точка.

Прерываю наше веселье давно интересующим вопросом:

— Послушай, а какое обращение принято сейчас в армии? Ну, помимо позывных, вы же как-то обращаетесь друг к другу? Как? «Пан» или «товарищ»?

— Не знаю… Я всех называю «сэр», еще никто не обижался… А, вот — смотри! — Олег включает камеру, и я вижу, как он крутит «пимпочку» новых ботинок. — Р-раз! — и зашнуровал! А вот так расшнуровал! — Улыбается, как ребенок новой игрушке.

— Ну, тогда и ты смотри. — Я беру себя за ногу и показываю в камеру ноута носочки с вышиванкой. — Видал? Почти как пароль-отзыв!

ПРОДОЛЖЕНИЕ →

← НАЧАЛО

У них был замечательный маленький «летучий отрядик» — «Шаман», «Лютый» и «Рамзес». Последний, армянин с характерными красивыми глазами и смоляной бородой, благодаря знанию нескольких языков и диалектов мог изображать кого угодно — хоть грузина, хоть чеченца. Совершенно неожиданно он имел высшее образование в области юриспруденции и поэтический дар. Вот такой он, «Рамзес» — воин, поэт, приколист и умница. «Лютый» и «Шаман» были выбраны, так как очень чисто разговаривали по-русски — без всяких местечковых акцентов, поэтому сойти могли за россиян-военных в случае чего. Мне было даже немного смешно — я-то из вроде как русскоязычной области, а україномовний с детства Олег на русском говорил куда чище и правильнее, чем я.

«Рамзес» обучил их нескольким грузинским словам-командам, непонятным противнику. Машину с ребятами загоняли в фуру и завозили на территорию сепаров километров на тридцать вглубь — и там разведчики наводили на противника тихий ужас, попутно собирая данные.

Всех троих отличало замечательное чувство юмора, поэтому их разведпроделки отличались еще и особым почерком. При этом водил из всех троих только «Шаман» — у него был вполне подходящий стиль, отработал еще в бурные 90-е. «Эх, знал бы, к чему по факту готовлюсь, — вздыхал Олег. — А если б кто мне год назад сказал, что я буду воевать и спать на каком-то складе в спальнике под полками — вот в глаз бы плюнул», — пожимает плечами, жмурится и улыбается. Я удивляюсь — как он помещается туда? «Да вот так. Меня там раз даже забыли!» — отвечает.

Мне было очень не по себе от мысли о том, что они оказываются в глубине захваченной территории, а пути к отступлению находятся фактически в руках одного человека. Ведь случись что – и… Я поделилась своими опасениями – спросила, не слишком ли велик риск попасть в плен, например?

«Нет, что ты! Мы в плен не попадем – у россиян указание нас живыми не брать. Да и у каждого из нас есть граната. Для себя» – «успокоил» меня Олег. При этом он слегка улыбался и говорил таким тоном, будто речь идет о сохранении жизни в компьютерной игре. Я только сказала: «Ага!» и кивнула, а внутри все похолодело. А он продолжил веселую тему историей о том, как ездили в сепарский поселок за пивом. И мы смеялись, когда он живописал глаза продавца, которому «злые укробендеровцы» платили за пиво.

Да, чего-чего, но домашнего уюта и тепла — таких же вполне обычных и принимаемых, как должное, вещей — там тоже очень не хватало. Не хватало детских голосов, даже просто вида обычного жилья. «Лютый», которого дома ждал сынок, по детям особенно тосковал. Он смотрел на пацаненка лет пяти, который подошел к нему и попросил «пульку», и думал: «Вот мои дома, а я здесь — и поэтому у них нормальное детство. А этот — чумазый, маленький, ну что он видит?». «Лютый» тогда обнял пацаненка, погладил по голове, угостил шоколадным батончиком… Хотя, как порядочный каратель из пропаганды, должен был бы слопать пацана, как говорится, не отходя от кассы.

Я сидела обычно на кухне у окна, над моей головой виднелась вытяжка, замаскированная под шкафчик. Олег как специалист-мебельщик заинтересовался: «Покажи!» Я провела ему Скайп-экскурсию по квартире. Он только и смог сказать «Вау!», переношу ноут в другую комнату — «Вау!»… Попросил открыть шкафчики на кухне. Открываю. «Блюм-система, да? Вау! А на ящичках доводчики стоят?» — «Стоят! — перехожу в ванную. — А вот наш банно-прачечный комбинат, и заодно мое типа бомбоубежище, мы тут с собаками спали — если это можно так назвать, когда артобстрелы были». Он молчит, вздыхает и подкуривает сигарету.

Как-то раз я готовила тефтельки для всех наших бабушек-дедушек, собиралась на следующий день им отнести. Ноут включен — жду звонка и готовлю. Звонит Олег — говорю ему, что меня может быть не очень хорошо слышно, потому что я в метре от ноута, у печки.

— А что готовишь?

— Да тефтельки бабушкам.

— А видео включи? Можно же смотреть и разговаривать.

— На что смотреть? — Я не совсем поняла.

— Ну, как ты готовишь.

— Сейчас, руки помою. — А сама думаю, что там смотреть-то, если б тебя покормить по Скайпу можно было! И поняла, что вот этого — вида обычной кухни, где готовят домашнюю еду, ему и не хватает…

Тефтельки булькают в кастрюльке, Интернет держится — Олег ненадолго включает видео со своей стороны, и в тусклом свете от экрана планшета я смутно вижу его. Он подносит к камере запястье, на котором виден силиконовый жовто-блакитний браслет.

— Видно?

— Угу! Прикольный!

— Это мне сегодня дали. Сказали, чтоб обязательно вернул.

— Вернул? — Не совсем понимаю, но начинаю догадываться, в чем смысл. — А-а-а! Ясно! Тогда слушай, вернешь все! Обязательно! — И улыбаюсь.

— Верну! — И улыбается в ответ…

И он рассказывает, как их повеселил сегодня удиравший от них по первому морозу какой-то даже почти министр «ДНР» — в одном легком комбинезоне. Когда его все-таки поймали, сказал: «Спасибо, пацаны! А то я замерз уже от вас бегать!» Или вот еще — веселая история, как 20 мужиков со всей амуницией (килограммов на сорок тянет) убегали гуськом от ложившихся им след в след мин… 27 мин. Когда добежали до укрытия, в 20 глоток ржали. После нервного напряжения…

С флажками еще была смешная история. У железнодорожного полотна — домик обходчика путей. Идет перестрелка с сепарами (а ответственный за ближайший блокпост страсть как любил «почистить зеленку» — просто для профилактики пострелять по ней из пулемета после таких перестрелок, мало ли). «Шаман» и «Пират» укрылись в подвальчике, сидят…

— У тебя броник (бронежилет — прим. редактора) есть?

— Нету… А у тебя?

— Тоже нету… Давай покурим!

Курят. Вроде затихло.

— Пойдем?

Снова очередь…

— Не, давай еще покурим…

Тишина. Надо идти. «Шаман» нашел два флажка, которыми работники станции посылают сигналы, — красный и желтый. Протягивает один «Пирату», и они выходят из укрытия, размахивая флажками и громко крича: «Эй, бендеровцы!!! Фашисты!!! Сцуки, не стреляйте!», и ржут оба.

Мы тоже посмеялись, а потом я спрашиваю:

— Послушай, а что вы там так усиленно охраняете, на «железке»?

— Ну-у-у… Во-первых, саму «железку» — важный узел. А потом, я тут походил, здесь стоит много цистерн, и там такое… Если что-то туда попадет, километров на пять ничего живого не останется.

— Послушай, а откатить? — Мне как-то не по себе от мысли, что он-то в радиусе этих пяти километров по-любому..

— Куда? — смеется. — Луганск, Донецк на выбор…

Однажды Олег заговорщицким тоном попросил срочно принять по Скайпу какой-то файл.

— Что там?

— Увидишь. Давай, пока интернет нормальный, лови! Только как просмотришь, сразу удали, ладно?

— ОК!

Принимаю файл, открываю видео. Комнатушка в солнечных лучах, старый стол типа письменного, установлен пулемет, СВДшка , еще что-то… Рядом — сигнальные ракеты, гранаты. Камера медленно движется по комнатке под песню, звучащей из радиоточки, что-то типа «моя неласковая Русь, еще не раз к тебе вернусь». Камера останавливается на лежащей на столе рядом со всем добром книге «Каратели» Дэвида Гамильтона… Конец фильма.

— Ну как, посмотрела? Это мое рабочее место.

— Ага, и на столе — должностная инструкция?

Посмеялись, он попросил удалить файл — ноут не мой, да и я не на Большой земле…

ПРОДОЛЖЕНИЕ →

← НАЧАЛО

— Лю-ю-юди, какие вы хоро-о-о-ошие! — полусонным, но довольным голосом Олега вещает телефон.

— Привет, а что такое-то?

— Не, ну как что? Спасибо тете Люде и дяде Юре, та-ака-ая передачка… Вообще! Все такое классное! И за легкие сигареты вот вообще огромное спасибо!

— Ты где, дома уже?

— Да-а-а… Ванну принял, нашел остаток мартини с Нового года, кажется… Во-от…

— Релакс?..

Он смеется. Утром этого дня мы встретились на крупном рынке, где находился магазинчик тети Люды — я обещала ей знакомство с «настоящим карателем». Тетя Люда и дядя Юра активно помогали армии, но хотели это делать непосредственно для конкретных людей, чтобы знать – помощь пришла по точному адресу. Мы пришли к условленному времени, тетя Люда задерживалась. Утро было солнечное, но холодное, почти морозное — мы сначала постояли, потом присели на корточки на залитом солнцем пятачке у контейнера. Сначала просто рядышком, а потом – теснее, чтоб согреться. Кофе взять было негде, и мы скоро покрылись «гусиной кожей», причем Олег утверждал, что не мерзнет. На нем была только форма и водолазка, рукава закатаны до локтей — когда он вытягивал руку, жестикулируя, были видны синяки на венах.

— Ого, с тех пор как ты приехал, они не уменьшились!

— Да, вот тут еще — кололи, но не получилось, — показывает синячок у кисти и вспухшее место выше.

— Покажи-ка, — осторожно провожу пальцами. — Это лиогелем надо намазать. Любым гепариновым гелем. Все быстро пройдет. Или хоть йодную сетку нарисовать.

— Это как?

— Просто рисуешь сеточку с квадратиком в 1 см, «рассасывает» хорошо.

Странно, думаю, что тебя до сих пор не намазали, вроде же есть кому. Но ладно…

Вскоре прибежала тетя Люда. Я познакомила ее с Олегом. Чуть позже подошел и дядя Юра, стал расспрашивать Олега о военных делах. Олег отвечал на все расспросы дяди Юры, рассказывал историю о том, как они с отжатым «триколором» на «Тритоше» издевались над россиянами: подманили их близко к нашему блокпосту, откуда «Тритошу» стали обстреливать свои же, пока не разглядели, что «головная машина» почему-то отстреливается от остальных.  Затем мы перегрузили ящики, в которых лежали вкусные «подарки» для бойцов и всякие приятные мелочи («ништячки»), нужные ребятам на «передке». Все это имело не только материальную ценность, но было еще и выражением поддержки и благодарности солдатам. Мы стояли возле машины и дядя Юра расспрашивал Олега о том, о сем …

Тетя Люда слушала, смотрела на нас с Олегом и вдруг сказала:

— А вы похожи…

Мы от неожиданности отпрянули и уставились друг на друга, синхронно указывая друг на друга же пальцем и улыбаясь, — кто на кого похож-то? Нет, мы же разные! Но Петрович согласился, что таки похожи.

— Да это мы просто тут смерзлись до одинаковой кондиции! — комментирую. — Надо бы кофе попить, что ли…

Тетя Люда и дядя Юра остались довольны знакомством — несколько дней спустя тетя Люда сказала мне об этом в очень практичном ключе: «Он очень хороший мальчишка. Он женат?» Вопрос был для меня несколько неожиданным — под таким углом я на Олега никогда не смотрела. «Ну, типа того — у него есть «без пяти минут жена», но официально — нет, насколько знаю», — отвечаю удивленно. За неполные пять лет я привыкла думать о них как о паре, да и вообще для нашего уровня общения — увлеченных «хоббитов» — личные отношения как-то не имели особого значения, по крайней мере, для меня.

…Олег открывает дверь Тритоши — ему на СТО сегодня, и мы едем туда. Там есть кофе, кроме прочего. Он достает толстую пачку мятых купюр — на ремонт, добавляю ему туда сотню — он не желает брать, хочет угостить меня прикольным батончиком «Сало в шоколаде» — типа местный эксклюзив. Упрашиваю все-таки взять деньги, он покупает что-то для пацанов. Тритошу поднимают домкратами, а мы идем с кофе на улицу. Я по дороге рассказываю ему, что Катя Л. (общая знакомая — известная в мире собачьего спорта российская спортсменка и тренер прим. автора) оказалась той еще «бендеровкой», она с нами! То есть не все так плохо у северных соседей.

— Не ожидал, думал, она такая — всегда вот это «Россия, вперед» у неё.

— Ну, вот так! Мы переписывались с ней немного, она молодец.

Он усаживается на бордюрчик и шарит в карманах — достает горсть мятых «рошеновских» карамелек в потертых фантиках и протягивает мне:

— Это боевые карамельки, они были со мной в бою. Возьми!

Я шарю в рюкзаке и даю ему в обмен несколько шоколадных конфет — он сначала отказывается, потом сует-таки в свой карман. Я смеюсь, мол, не забудь о них, а то растают там и будешь еще и в шоколадных пятнах!

— О, про пятна, кстати. Мне раз «капали» (лежал под капельницей — прим. автора), а потом надо было идти сепара допрашивать. Ну, стали, как обычно, ковырять, вену искать — пока медичка нашла, попала — видно, у меня то ли с давлением что-то было, то ли она как-то так задела — кровища ка-а-ак даст фонтаном! На стену, на мои штаны… Ну, влила (лекарство — прим. редактора) — иду к яме, где сидят сепары. Пацаны одного из троих увели раньше, там остались двое, одного допросить нужно. Я такой весь в кровище подхожу, типа отряхиваю штаны и говорю: «Ну вот, тот «колоться» не хотел, я его расстрелял. Давайте теперь этого!». Так мы показания записывать не успевали. — И смеется.

Боевыми карамельками я угостила ребят на складе у моих поставщиков — они заинтересовались. Стали спрашивать, чем помочь? Звоню Олегу:

— Вот народ твоих карамелек попробовал, помочь хотят! Что нужно?

— А у меня как раз проблема, где взять еще 1.000 грн. на машину… Нужно было больше, но мне дали денег крымские татары, переселенцы. Подошли ко мне сами и дали, прикинь?

— Давай номер карты, сейчас и это закроем!

«Лю-ю-юди, какие вы хоро-о-ошие!..».

Правда, потом он меня подкалывал — мол, это если ты горсть карамелек смогла за штуку продать, чего ж я не нашел больше конфеток?

Знаешь, все время пока с Олегом тесно общалась, меня не оставляло ощущение, что общаюсь с ребенком. Озорной, немного наивный и чистый мальчик лет шести-восьми, видимо, жил в нем постоянно. Тот самый внутренний ребенок — некоторые его прячут, некоторые утрачивают со временем, теряя вместе с ним чистоту и радость восприятия мира. Вот вроде ведет серьезно, вполне по-взрослому, рассуждает иногда очень и очень мудро и по-философски, а потом ка-ак выдаст что-то — и понимаешь, что он – маленький. Я ему однажды так и сказала, а он в ответ начал мне свои размеры в пример приводить. Набрал воздуха в грудь и расправил плечи. Я тогда покачала головой, улыбнулась — и он выдохнул и «сдулся».

Или вот:

— Хочу в шапочку перья фазана вставить! Мне сказали, что я в ней на Робина Гуда похож.

— А где перья возьмешь?

— Так я фазана подстрелил, пацаны варят суп. — И вдруг возвращается, слегка удрученный. — Вот ё!.. Сожгли уже перья…

Зеленая флисовая шапочка по одной из легенд была «отжата» (читай – подарена) у комбата. Каким шаманским чудом она держалась на самой макушке Олега – загадка, но он очень характерным движением подворачивал шапочкины края, усаживая ее поудобнее, а потом ладошкой приглаживал челку, чтоб все было красиво.

И уже в образе Великого Охотника рассказывал мне, из какого оружия какую дичь стрелять удобней. Или хвастался ночной охотой на российские беспилотники — эту штуку подстрелить практически невозможно, но решение невозможных задач было его хобби — только когда комбат стал звонить и уже ругаться со словами «Какой… стреляет по беспилотникам?!» — он со смехом озорного мальчишки убрал оружие.

Дикие животные часто снимали растяжки — однажды это был рыжий лис, которого потом торжественно поднесли командиру с таким же позывным. Тот их стал упрекать: «Вы что наделали? Зачем тотемное животное убили?», чем всех развеселил.

Олег мог среди ночи в Скайпе задать неожиданный вопрос:

— А как думаешь, что делать со шкурой кабана?

Я отвечаю:

— В полевых условиях — только засолить хорошенько, ты ж её вычинять, как положено, не будешь.

— Ага, — говорит, — так и сделали. Тут кабан здоровенный растяжку снял, добивать пришлось. У нас и мяса полно теперь, мы сегодня шашлыки ели.

Спрашиваю:

— А как с запашком специфическим, ничего? — И сама думаю: да вряд ли, они с голодухи там и не заметят, наверное.

Он смеется:

— Да мне сейчас пофиг, я после контузии запахи не очень хорошо «слышу», даже козье молоко — пофиг!

— Да-а-а… — говорю. — Классная у нас армия! Я тоже такую хочу — сами оденутся, обуются, вооружатся, кормиться будут подножным кормом…

— Почему это подножным? — спрашивает.

— Ну так, кабан вам, считай, под ноги упал.

Олег смеется:

— И правда!

И потом вдруг серьезно так рассказывает, что за голову каждого из них назначена награда — и сейчас он шестой в рейтинге, и «стоит» 25.000 долларов. Ой, думаю, как-то очень уж неправдоподобно…

— Ну хорошо, — говорю. — А как они узнают тебя?

— Ну-у-у… рост, комплекция, особые приметы…

— И что у тебя особого?

— У меня? — Чуть подумал. — У меня уши разные! Вот, смотри. — И медленно так голову поворачивает перед камерой, чтоб я «разность ушей» заценила…

Смешно, но про награду за голову — правда. Страшная такая, повседневная АТОшная правда. Как-то, когда он сильно кашлять начал (не как обычно от курения, а сильнее и чаще), говорю ему:

— Ты простыл, сходи к врачу или кто у вас там.

На следующий день спрашиваю:

— Ты сходил к врачу?

— Сходил…

— И что?

— Дали таблеточки и бутылочку с сиропом.

— И?..

— Таблеточки я где-то потерял, а сироп сразу выпил и все… он сладенький!

И все-таки умение увидеть в любой ситуации что-то смешное спасало его. Он мог со смехом рассказывать, как на выезд поехали 20 человек на БТР — и приняли бой с какими-то… байкерами! Которые очень быстро сбежали. Особенно смешно было то, что из разговора байкеров с их начальством по рации, перехваченного нашими, следовало, что они приняли бой с пятьюдесятью украми и тремя укропскими танками.

— И где они все это увидели? — спрашивает. — Причем, знаешь, очень быстро смылись, как только запахло жареным.

Я говорю:

— Слушай, мне кажется, они просто деньги отрабатывали, как думаешь? Им воевать – для галочки, а у вас мотивация совсем другая.

— Да похоже на то, — отвечает.

А однажды к их блок-посту подошли с белым флажком россияне и попросили помочь… выбить казаков из поселка! Причем просьбу изложили в таком духе: «Ну, не, ну, пацаны, ну, вам же все равно — ну помогите нам!» На что, конечно, согласия не получили, а вечером наши ребята наблюдали за бурной разборкой в поселке — между Военными силами РФ и казачками. «Бедные местные!» — пожалел их Олег.

Это натолкнуло на идею: выходя в глубокую разведку вдвоем, между расположением, например, казачков и какой-то местной ополчившейся банды, наши ребята становились спина к спине и давали очередь в противоположные стороны. После чего надо было исчезнуть с этого места и можно было позволить себе наслаждаться зрелищем боя между псевдосоюзниками по борьбе с хунтой.

Иногда за такие штучки комбат и «на ковер» мог вызвать — чаще вместе с «Пиратом», тоже мастером приколоться. Они являлись к комбату, как Дон Кихот и Санчо Панса — высокий и худой «Шаман» в смешной шапочке и небольшого роста, покоренастее «Пират». В ходе воспитательной беседы оба изображали некое непонимание (мол, а за что?) и долю раскаяния, смотрели абсолютно честными глазами на комбата, совершенно искренне объясняя, что, мол, как же мы могли предупредить, что будем давать ответку, если рация «села»? При этом между собой переглядывались и пересмеивались, как пойманные в чужом саду пацаны. Комбат долго не выдерживал — выписывал суровое внушение и «благословлял»: «Идите отсюда!». О таких случаях Олег рассказывал, как правило, закусив указательный палец и улыбаясь — попались, но отмазались!

Иногда жаловался на ватников всех сортов: «Знаешь, я как с ними пообщаюсь, мне плохо. Они как… как зомбированные. Спрашиваешь, думаешь: ну, может, боится человек, начинаешь вопросы задавать — простые вопросы, типа «Какого цвета солнце?» — «Желтое», «А небо?» — «Небо голубое, да». Потом потихоньку начинаю опять вопросы ближе к теме задавать, а он опять штампами этими… тьфу, что за нафиг!».

Возмущала его еще и пассивность местных — жизненная пассивность. Олег рассказал историю о том, как у них под арестом неделю сидел парень с СТО, подозреваемый в тесных связях с террористами. Выяснилось, что его просто заставили работать на «ДНР», особого выбора у него не было. Наши ребята хотели парня просто отпустить на все четыре стороны, а он сказал: «Послушайте, если вы меня просто так отпустите, то про меня скажут: вот, он неделю у укропов сидел и просто так вышел, значит, что-то «слил». Меня просто убьют». Наши пообещали вывезти его семью, через волонтеров найти жилье где-то подальше, на что он согласился. Семью — жену и полуторагодовалую девочку — ночью вывезли из сепарского поселка так, что никто ничего не понял. Несколько дней они прожили в «Норе» на небольшом диванчике, ожидая волонтерского транспорта. Жена, видимо, верила в сказки о гастрономической страсти укропских солдат к младенцам и с подозрением косилась на окружающих ее парней. Но Олегу не понравилось в ней не это: «Я вот встаю в пять-шесть утра, иду проверить все — посты, обстановку, потом готовлю завтрак или кофе. К концу завтрака они только просыпаются. Я потом еще за всех и посуду мою — она только перед отъездом раз предложила помощь».

Местные вообще озадачивали: «пенсионные туристы» могли остановиться на ночлег чуть не среди поля в квадрате возможного обстрела, а если их оттуда выпроваживали, начинали возмущаться произволом. Или, например, на блокпостах «лучшие люди» на машинах норовили проскочить без очереди, создавая неразбериху, но несколько разбитых прикладом «Шамана» зеркал научили всех дисциплине.

Как-то на заправке, расположенной уже в глубине мирной территории, к «Шаману» подошел парень, на вид немного моложе его, и спросил — «Ну что, когда же вы нас освободите?».

Олег посмотрел на него пристально – понятно, когда такие вопросы задают старики, дети или женщины, но слышать такое от вполне здорового молодого человека ему было даже неприятно. Разговорились. Парень оказался переселенцем, а на вопрос – отчего же сам не помогает освобождать свой город, ответил, что у него пожилая одинокая мама и он не может оставить ее.

— Но у меня тоже мама… Тоже пожилая и живет одна. Но я — здесь, — ответил парню «Шаман».

ПРОДОЛЖЕНИЕ →

← НАЧАЛО

Олег несколько раз приезжал в город Ха (куда с началом боевых действий в моем городке летом переехала и я), ремонтировать разбитые машины, и мы встречались. Я была в шоке от того, как он выглядел, потому что редко используемая нами видеосвязь в Скайпе не передавала всей картины: изможденный, худой, несколько раз контуженный, с руками в синяках и вспухшими венами от неудачных капельниц после контузий, но не сломленный, готовый к бою.

Один раз я даже почти подралась за него. Сама я этому большого значения не придала, для меня это был естественный поступок, а вот «Шаман» об этом много думал потом.

Олег был похож на котенка-подростка, которые уже не милые и пушистые, а худенькие, взъерошенные и слегка потрепанные. Таким я его и встретила на лавочке под моим домом. Дело было в сентябре — мы плотно общались в Скайпе недели две, одну из этих недель я провела в Городке, на работе…

Описать обстановку в глубоком тылу сепаров можно примерно так.

День первый. Приехала, устала с дороги, побежала на работу, потом — домой, закрыла дверь. Вроде это твой дом, да… Но стоит выйти на улицу и попадаешь в зомби-апокалипсис.

День второй. Ты среди зомби… фильтруешь все, что говоришь, и удивляешься: неужели люди хотели жить в этом бреду?

День третий. Хочешь перестрелять зомби с бедра, всех подчистую. Зибен нах, простите мой французский…
В общем, возвратиться оттуда — как вынырнуть на поверхность… Там даже воздух другой, липкий какой-то. А когда подъезжаешь к первому блок-посту Дебальцево и видишь «жовто-блакитний» флаг… Сама б не поверила, что при этом чувствуешь…

На второй день пребывания в зомби-ленде звоню подруге, которая все «горячее» время просидела в подвале вместе со своими 11 собаками — из-за них выехать она никуда не смогла, а бросить их было низко, на такое она не способна. Подруга — человек абсолютно трезвомыслящий и отлично понимающий, что к чему и кто виноват в этом.

Я приготовила в духовке картошку с колбасой, купила двушку пива — нервы настойчиво просили дозу витаминов группы В. Сидим — разговариваем, делимся, офигеваем от реальности… Смотрим в YоuTube прикольные ролики про собак, как бывало раньше. Я не замечаю, как идет время, пока не приходит СМСка: «Ты где? Я волновайся!». Включаю Скайп и мы сидим уже втроем — правда, Олег далеко от нас, но Скайп сближает. «Прости, — говорю, — у нас тут капельница». И показываю ему перевернутую бутылку от пива. Мы наперебой рассказываем Олегу местные новости, и он то смеется с нами, то офигевает от маразма происходящего, а потом говорит: «Девчонки, у меня большое желание срочно забрать вас оттуда!».

Я отвечаю, что не надо робингудства, все будет ОК! Зачем так рисковать, все будет нормально! В моей прозрачной кружке налит чай, я замерзла от пива. Олег видит кружку и спрашивает притворно строго: «Эй, это что, опять пиво?». «Не-не, — отвечаю, — чай, все-все!».

Читаем ему местную сепар-прессу — разгул бреда на два газетных разворота. «Знаешь, — спрашиваю, — что у вас в этом «Зазеркалье» есть альтер-эго? Вот вы — Киевская Русь, а здесь просто Русь водится!». Читаю ему вслух наиболее «жесткие» моменты вроде «осажденные города стонут под гнетом укро-карателей». Олег смеется, даже можно сказать, ржет чуть ли не до кашля, а я продолжаю, мол, вот видишь, под уважающими себя карателями стонут целые города, я б тоже не прочь. И смеемся взахлеб уже в три голоса, потому что чем дальше это читаешь, тем смешнее. Хотя, если задуматься, страшно от того, что очень многие люди здесь этому верят.

Примерно за день до моего выезда оттуда общаемся в Скайпе и Олег рассказывает, как на их блок-пост по ошибке на машине завернул сепар, да еще и какая-то крутая «шишка». Хотел было удрать, да «Шаман» оказался проворней: прыгнул за руль бронированного «Форда» и таранил автомобиль «гостя». F150 с броней весит около трех тонн, но ему и «нос» помяло, крыло и еще что-то, поэтому нужно было ехать в Харьков на ремонт.

Я собрала у себя в магазине пакет — термобелье, носки, трусы (хотя это не совсем точное определение такой необходимой части мужского гардероба — обтягивающие длинные полукальсоны, такой полузимний вариант – прямо трусы с рукавами, труселя), хотела встретиться и отдать. Олег написал: «Не обещаю, но постараюсь».

Возвращаюсь домой. На следующий день бегаю, собираю обратную передачу, и вдруг звонок от Олега:

— Привет! Я приехал, а меня домой не пускают…

— В смысле?..

— Ну, Лена («без пяти минут жена», как он ее называл) на сори (соревнования — прим. автора) уехала, будет вечером, ключа у меня нет…

— Тогда давай ко мне, покормлю тебя.

— А я почти рядом.

— Ну, посиди немного, покури. Через десять минут буду.

Я быстренько бегу домой. У подъезда на детской лавочке вижу фигуру в «Атаксе» — сидит, курит… Подхожу ближе и ахаю:

— Эй, что с тобой?

— Я — зомбит. Это помесь зомби и хоббита.

На меня смотрели усталые глаза — взгляд, как будто слегка пьяный. Потом я пойму, что это от хронического недосыпа и контузии. Лицо осунувшееся, заросшее, форма — в пятнышках не пойми чего, в том числе, кажется, крови, надета на голое тело. Из-под закатанных рукавов видны синячищи на венах у локтей. Я смотрю на него — молча, но явно очень и очень вопросительно.

— Меня за неделю пять раз убивали — две контузии, три попадания в броник… Но у кошки 99 жизней… Поцелуешь меня?

— Ну хорошо, в щечку (такой у нас прикол был: давно еще, когда на соревнованиях встречались, и Олег говорил: «Ну, поцелуй меня» — и я ему: «В щечку»). — Пойдем, не знаю, что там есть из еды, но что-то обязательно есть. Может, в душ хочешь?

— Нет. Если я в душ пойду, то я потом еще чего захочу, — ответил он полушутливым тоном.

Я оглянулась на него, смерила взглядом мамочки, которая увидела вымазавшегося на прогулке ребенка, и тоже в шутку ответила:

— Ой, да ты еще смоги… Просто захотеть мало.

Дома были супчик и тушеные в мультиварке куриные потрошки. И моя мама на кухне. У порога Олег замялся.

— Проходи давай, скорей.

— У меня с носками порядок… ноги здоровые, запаха не будет, — сказал он, расшнуровывая светлые американские армейские ботинки.

— Да хоть бы и не порядок, ты ж не с курорта, не комплексуй! Руки помыть можно здесь, проходи на кухню.

Кухня в квартире, где мы сейчас живем, очень маленькая. Но она — как машинка «Запорожец», резиновая. Олег прошел, разглядывая жовто-блакитні прапорці на стенах:

— Здорово, у вас флаги везде…

— Садись вон в тот уголок — там самый удобный угол на кухне. Сколько тебе супа?

— Мне немножко.

— Почему? ты же голодный!

— Ну… желудок у котенка меньше наперстка…

— В смысле?

— Мы же в бегах все время. У нас на трех взрослых мужиков — банка сардин в день и сникерсы. Сникерсы я уже ненавижу…

— У вас что, не кормят?

— Кормят, столовая есть. Но мы туда не попадаем, все время рейды… Я за месяц был в столовой три раза — трехразовое питание…

— Ешь, потом расскажешь.

Олег немножко похлебал суп, потом попросил разрешения выесть оттуда только фрикадельки — не смог больше. Мама вручила ему острый перчик, он любил острое. С перчиком дело лучше пошло. Потом он увидел ливерку, которую я собакам купила, иногда даю им кусочек вкусной вреднятинки.

— А можно мне этой колбаски?

— Ой, она не очень вкусная, может, потрошков лучше?

— Нет, дай колбаски…

Вот тут я прозвала его про себя котенком. Нарезала колбаску, хлеб с отрубями.

— Давай я тебе все-таки потрошков дам, колбаса — дело такое, — и поставила перед ним тарелку. Он задумчиво жевал перец. Я потом поняла, почему задумался.

Олег рассказывал, как сидел в санчасти и как после капельниц к нему возвращалась чувствительность, утраченная в результате контузии. Сначала он не ощущал температуры предметов, приглушенно «слышал» запахи… А потом — на потеху медикам — щупал и нюхал кружку кофе, удивляясь возвращающимся ощущениям, водил ладонью по поверхности стола. Вкусовые рецепторы тоже были приглушены.

Я даже испугалась: как бы чего не вышло, если после строгой вынужденной диеты съесть горькую перчину, даже если не чувствуешь вкуса. Поэтому принесла Олегу таблетку, которую он без сопротивления выпил. Потом ми пили кофе, разговаривали… А потом позвонила Лена, сообщила, что скоро будет дома. Еще немного посидели, он рассказал историю, произошедшую через неделю после того, как он отбыл в Дебальцево. Я тогда здорово поволновалась, читая в новостях, что батальон «Киевская Русь» окружен и покидает позиции. Решила позвонить — правда ли, потому что свежа была память об Иловайске, и было страшней, потому что теперь в таком положении мог находиться человек, которого я хорошо знала. «Шаман» очень спокойным голосом ответил, что все нормально, не волнуйтесь, все под контролем. Конечно, волнение никуда не исчезло, но все же. «Индейская» хитрость заключалась в том, чтобы раструбить о трудностях наших военных и просто подпустить поближе россиян, а там уж разобраться с ними. Последние не заставили себя долго ждать — чуть ли не парадным строем пошли занимать якобы оставленные позиции. А тут, как рояль в кустах, сработала украинская артиллерия — оставалось только собрать документы… 400 питерских вояк в Питер больше не вернутся. Их же нет, как утверждает их президент. «Ну, нет — так нет!» — сказали артиллеристы…

Беседовать, попивая кофе было интересно, но домой тоже хотелось, и Олег засобирался туда. Машина стояла напротив окон — так, чтоб никому не мешать, чуть поодаль.

Мы подошли к машине, он открыл дверь, чтоб поставить пакет, я стояла рядом и по привычке попыталась ее придержать и меня чуть не унесло — такая тяжелая из-за брони! Он закурил, стоим, разговариваем… Олег с легким оттенком хвастовства рассказывает, что на него вообще не действуют лекарства (не знаю, почему, но мальчики всех возрастов считают, что это круто):

— Прикинь, нас же там целая очередь на капельницу стоит, а времени мало. Льют быстро — минут за двадцать то, что положено вливать час. Иногда аж «штырит», — и закатывает глаза, изображая, как, собственно, «штырит». — А вот еще: делают укол, от которого потом везде покалывать должно, а я почти не чувствую эффекта!

— Да это «никотинка», причем явно не очень хорошего производителя. — отвечаю ему. — Была у меня как-то возможность сравнить, так что не думай, что ты особенный.

Переключаемся на машину — как и водитель, машина выглядит бывалой: смятый «передок», следы пуль… Плюс на машине был нарисован украинский/национальный флаг, а в качестве номерных знаков — «ПТН-ХЛО». В общем, роскошный боевой конь… Я смотрю на Олега и Тритошу (такое имя носит «конь»), и у меня возникает такая вполне четкая ассоциация с рыцарем, уставшим и потрепанным в битвах, и конем-тяжеловозом в лошадином доспехе. И я начинаю осознавать, что ничего в принципе не поменялось: все так же народ собирает рыцарей на войну, отдавая, что может, и они идут защищать то же и от тех же, что и 300, и 500 лет назад. Да, у нас другая одежда, технические средства и гаджеты, но суть… Как-то даже грустно от этого…

И вдруг проходивший мимо упитанный мужичок с барсеточкой окликнул Олега:

— Эй, браток, ты б машину убрал свою!

— Я уже еду. Если мешает, то я отъеду сейчас.

Я подумала, может быть, что-то подвозить будут и потому «Тритоша» мешает.

— Нет, не поэтому! — Тон мужичка из наглого стал злым. — Ты посмотри, стоит тут… «ПТН-ХЛО»… Да еще тут полчаса простоишь, взорвут твою машину!

И попер на нас матом. Мы очень много узнали о себе вместе и о каждом по отдельности. Тут я почувствовала, как у меня падает планка. За все, что со мной случилось, что происходит теперь у меня дома, и это чучело в ответе тоже.

— Эй, а ну-ка иди сюда и в лицо мне скажи это! — Я вышла вперед и примеривалась к мужику, куда б ему удобней врезать. За момент до броска на мои плечи сзади легли руки Олега:

— Эй, эй, Ань, не надо… — Он обалдел от этой картины, девочки за него явно никогда не дрались. А во мне все кипело — этот упитанный мужичок отращивает пузцо и по факту копит денежку за спиной у Олега, который переносит неизвестно что, и его же еще и поливают матом…

— Так, а кто здесь патриотов обижает? — К нам приближался незнакомый парень. Вместе с Олегом они развернули мужичка и «прописали» ему «пендель» под мягкое место. Мужичок, оглядываясь, но уже молча, пошел своей дорогой, парни пожали друг другу руки.

— Знаешь, почему маленькие собачки такие злые? — спросила я у Олега, уже улыбаясь, хоть меня еще трясло. — Они концентрированные!

ПРОДОЛЖЕНИЕ →

Все события абсолютно реальны, некоторые имена и географические названия изменены из соображений безопасности.

Де будем ми, коли закiнчиться вiйна?..
© Океан Ельзи

Разожму кулак, на ладони — флешка. Маленькая розовая флешка-замочек. Чувства — в слова, слова — в буквы, буквы — в пиксели, пиксели — в байты, и на замочек… Замочек в разъем — и снова… Байты — в пиксели, пиксели — в буквы, буквы — в слова, слова — в чувства. Слова прочтут, и Ты будешь жить.

Представляешь, двоюродная сестра из Питера написала мне о своем несчастье: её мальчик бросил, ушел к другой девочке. Вторая моя сестра, на двадцать лет младше той, пишет ей: мол, да ну, это не проблема, — вот у меня тут 20 русских танков и 400 русских солдат в городе, вот это проблема, а у тебя нет проблем!

Да, у неё нет проблем, правда же? Я написала ей — и у меня получилось немножко больше, чем стандартный ответ в соцсети, но так уж нам с тобой повезло. Да, нам повезло, не удивляйся — мне псих (психиатр — прим. автора) так сказала. Так что мы везунчики с тобой. Она сказала, что это не всем дается, а у нас это есть. Да, есть. Мы же вечные. Все. И она тоже.

А сестре я написала вот что:

Знаешь, если человек, к которому ты что-то чувствуешь, уходит от тебя в жизнь, отпусти его легко, если действительно любишь. Он так решил, это его выбор. Я бы легко отпустила в жизнь, правда… Для меня было главным одно — что он живой. Этого, правда, не ценишь, пока не прочувствуешь. Когда общаешься вот так с давним приятелем, о котором знаешь, что у него золотые руки, и он готов всегда помочь, чем может, и вдруг вы оба с удивлением обнаруживаете, что становитесь очень близки, что очень волнуетесь друг за друга, потому что оба — в потенциальной опасности… Когда обычная СМСка — не просто весточка, а знак, что он жив, он в порядке. И пишем друг другу что-то такое, чтоб подбодрить и заставить улыбнуться, — веселую чепуху о страшных, на самом деле, вещах… «Ал-ле-е-о-оу! Дароф!» в Скайпе ночью, постоянная перекличка, когда связь обрывается… и он сидит, дрожа от холода где-то в углу, — ловит сеть. Просишь его уйти в тепло, а он: «Нет-нет, поговори со мной, а то я с ума сойду». И вы говорите, говорите о разном — всякие моменты из детства, обнаруживаете кучу общего в биографии. Потом вдруг переходите на то, что происходит вокруг вас, — война и весь этот зомби-апокалипсис, философствуете и опять вспоминаете всякие смешные вещи, потому что смех и юмор ТАМ реально спасают…

Знакомые говорят вам, что вы похожи внешне — и вы, мягко говоря, удивляетесь, смотрите друг на друга, не веря и смеясь: как можем быть похожи двухметровый он и я — 157 см в прыжке?.. А потом вы обнаруживаете, что у вас одна, редкая группа крови и даже шрам на ноге в одном и том же месте…

Скайп глючит ночами, связь «падает» — особенно, если недалеко артобстрел. Иногда вы можете просто говорить, не видя друг друга, а иногда друг друга видно, но ничего не слышно, и мы тянем навстречу руки в Скайпе, не сговариваясь, — так хочется коснуться…

Первый раз я заметила Олега активным в ВК (VKontakte, социальная сеть — прим. автора) — черный котенок под луной на «аватаре» — холодной уже сентябрьской ночью.

— Привет!

— Привет! Ты что, в Харькове?

— Нет, в Дебальцево.

— А как это ты в сети?

Мы звонить старались не очень часто — мало ли, где он, а тут мы со своими звонками. Знаем ведь, что телефон там — не только помощник, но и предатель.

— Да связь есть, и здесь же населенный пункт: двадцатью телефонами больше, двадцатью меньше — никакой разницы.

— А-а… ясно!

Потом нам надоело писать и мы решили переместиться в Скайп — все же безопасней в плане «прослушки» и можно свободно говорить, о чем захочешь. И потом — в Скайпе ведь и увидеться можно, хотя я чаще видела то сигарету в руке, то скорченную веселую рожицу, а то вдруг просто ГЛАЗ на весь монитор. Иногда можно было увидеть Олега и всего целиком — в каком-то уголке, на корточках, иногда дрожащим от ночного холода — но при этом с широкой улыбкой. И каждый раз отмечаешь: похудел, сегодня явно совсем не спал, устал, переживает — случилось что-то такое, что даже он, который обычно немного (а иногда и побольше) бравировал, задет за живое. И хочется как-то помочь, ободрить, поддержать — ведь он за меня там. Точнее, и за меня тоже.

Время летело незаметно — с 10 вечера до часу ночи. В этот период спать ему не полагалось, даже если очень хотелось, а потом начиналась работа. Или почти каждую ночь им сообщали, что «совершенно точно» будет штурм позиции. Собственно, работа часто и не заканчивалась: сон на войне — это роскошь. Но именно там понимаешь цену простым вещам, к которым мы, избалованные, привыкли, как к данности, — к сну, еде, общению, чувствам, праву на жизнь… На обычную, нормальную, привычную жизнь.

Часть этой жизни — простая СМСка «Доброе У, Великий Охотник!», и ответ — в стиле вождя индейцев о проведенной в засаде ночи и успехе на «охоте»… И дух переводишь — ЖИВОЙ! «Шаман». Теперь он — «Шаман». Прятать надо все, даже имя… И позывные получают не просто так — починить что-то, подшаманить, чтоб заработало, — это к нему, неважно, газовый ли это котел, «буржуйка» или вообще танк.

«Знаешь, я думал над позывным — какой взять? Когда-то давно у меня был позывной «Маленький», ну, это как-то… — пожимает плечами. — Потом был у меня еще позывной «Прохожий» — ну, тоже не очень, хотя помнят его хорошо по тем временам. Я хотел быть «Шайтаном», но капеллан сказал, что не надо такой позывной брать. Поэтому выбрал «Шамана». А «Лис» говорит, мол, у Шамана два бубна — один на плечах (и показывает пальцем на голову), а второй — в руках, это планшет мой».

Линия фронта теперь проходила далеко от моего Городка (буду называть его так), город оказался в глубоком тылу сепаров и даже пытался наладить какое-то подобие нормальной жизни. Но в условиях, когда править этой жизнью начали предатели, она была похожа на отражение в кривом зеркале. Все, что могло было быть искажено и исковеркано, стало теперь именно таким. Наблюдать за этим было странно и любопытно, как будто видишь дурацкий и тяжелый, но реалистичный сон, бывают же такие… И люди, которых ты знаешь много лет, вдруг ведут себя, как зомби.

Представители местной администрации, которые так рассчитывали на «крымский вариант» и на нереально огромные зарплаты бюджетникам, после бегства подкупленного мэра (поговаривают, сумма была такой, что бросить дом и небольшой плиточный заводик не стало для него проблемой) остались у разбитого корыта — денег не получили, власть утратили, только по привычке ходили «на работу» да недовольно и завистливо косились на ополченцев, которые были теперь «власть-кто-во-что-горазд».

В этой атмосфере взаимного недовольства понимаешь, что «спалиться» — словом, действием, поведением или даже (особенно!) «жовто-блакитной» фенечкой — чревато очень серьезными последствиями не только для тебя лично. Может, кому-то это покажется странным, но почему-то не пугает страх собственной смерти: страшно, что те, кто от тебя зависит, окажутся совсем беспомощными. А если умрешь ты, то твои проблемы просто закончатся. Но близким доставлять проблем не хочется, поэтому тщательно «фильтруется базар», контролируешь себя, аки Штирлиц в кабинете Бормана.

Что странно — шахтеры там получают зарплату, правда, в разы ниже. Многие переоформили пенсии, так что потихоньку работать, распродавая товар, и при этом осматриваясь, все-таки было можно. И как оказалось, для многих там открытие нашего магазинчика белья стало чуть не синонимом возвращения к нормальной жизни — что поделаешь, женщины остаются женщинами даже в аду, наверно. А перспектива умереть в старом лифчике и быть увиденной в таковом, пусть даже патологоанатомом, настоящую женщину пугает больше самой смерти.

Утро — СМСка, заряд бодрости и надежды на день. Пара СМС в течение дня, если есть возможность. А вечер и ночь — наши, гоу скайп! И уж там можно все обсудить: что произошло за день, что бы это могло значить, — мы искали хоть какие-то зацепки, которые предвещали бы конец этого кошмара. А дальше все шло только хуже и хуже. «Ты не знаешь, где дно?» — вопрос на каждое очередное циничное преступление рашистов.

И, конечно, нашим спасением был смех. Как-то раз Олег сказал, что его подозревают в том, что он на грибах «сидит» — каждый вечер он под кабинетом или в уголке смеется/хихикает над планшетом. Какая-то добрая душа выносит ему табурет, потому что он стоит или сидит на корточках уже второй час. Курит-курит-курит — «Винстон белый единичку»: «Я курю просто потому, что надо же чем-то занять время ожидания. Здесь все время ждешь — обстрела, боя, рейда, какого-то ЧП, короче… Ожидание выматывает, особенно если ничего не происходит».

Однажды ночью «Шаман» ждал штурма, о котором им сообщили и которого традиционно «совершенно точно» следовало ожидать. А мне утром нужно было топать в «милицию ЛНР» — отнести передачу моему дяде, который попал к ним в плен. Связь «падала», мы с Олегом с трудом «пробивались» к друг другу. Он знал, куда я иду, и прислал сообщение, что волнуется за меня, просил быть осторожной, беречь себя, а потом написал: «Как-то пафосно вышло у меня». Да нет… Какой уж тут пафос… На войне эти фразы — «береги себя», «будь осторожен», такие привычные в повседневной мирной жизни, — приобретают совершенно другой, очень жизненный, очень Настоящий смысл, в котором нет ни капли пафоса.

Он очень волновался за меня, я ужасно переживала за него. Однажды мы общались по Скайпу, Олег при этом сидел на подоконнике — там ловился «ВайФайка», как вдруг ребята, которые были с ним в комнате, забегали: «Обстрел, наш другой пункт «Градами» накрыло, связи с пацанами там нет, не отвечают». Обсуждая на русском и на «мове» вперемешку, ребята переживали за своих, бегали по комнате, пытались выйти с ними на связь… Олег отошел от окна, присоединился к ним, а я через камеру включенного планшета видела все. Тогда обошлось, все были живы, но тот пункт, где часто дежурил и «Шаман», был почти разрушен, осталось несколько стен. Олег вернулся к окошку, уже улыбаясь: «А-а-а, так ты здесь подслушиваешь?». «И подсматриваю!» — ответила я. У обоих отлегло от сердца, ведь никто сегодня не погиб.

ПРОДОЛЖЕНИЕ →