Все события абсолютно реальны, некоторые имена и географические названия изменены из соображений безопасности.
Де будем ми, коли закiнчиться вiйна?..
© Океан Ельзи
Разожму кулак, на ладони — флешка. Маленькая розовая флешка-замочек. Чувства — в слова, слова — в буквы, буквы — в пиксели, пиксели — в байты, и на замочек… Замочек в разъем — и снова… Байты — в пиксели, пиксели — в буквы, буквы — в слова, слова — в чувства. Слова прочтут, и Ты будешь жить.
Представляешь, двоюродная сестра из Питера написала мне о своем несчастье: её мальчик бросил, ушел к другой девочке. Вторая моя сестра, на двадцать лет младше той, пишет ей: мол, да ну, это не проблема, — вот у меня тут 20 русских танков и 400 русских солдат в городе, вот это проблема, а у тебя нет проблем!
Да, у неё нет проблем, правда же? Я написала ей — и у меня получилось немножко больше, чем стандартный ответ в соцсети, но так уж нам с тобой повезло. Да, нам повезло, не удивляйся — мне псих (психиатр — прим. автора) так сказала. Так что мы везунчики с тобой. Она сказала, что это не всем дается, а у нас это есть. Да, есть. Мы же вечные. Все. И она тоже.
А сестре я написала вот что:
Знаешь, если человек, к которому ты что-то чувствуешь, уходит от тебя в жизнь, отпусти его легко, если действительно любишь. Он так решил, это его выбор. Я бы легко отпустила в жизнь, правда… Для меня было главным одно — что он живой. Этого, правда, не ценишь, пока не прочувствуешь. Когда общаешься вот так с давним приятелем, о котором знаешь, что у него золотые руки, и он готов всегда помочь, чем может, и вдруг вы оба с удивлением обнаруживаете, что становитесь очень близки, что очень волнуетесь друг за друга, потому что оба — в потенциальной опасности… Когда обычная СМСка — не просто весточка, а знак, что он жив, он в порядке. И пишем друг другу что-то такое, чтоб подбодрить и заставить улыбнуться, — веселую чепуху о страшных, на самом деле, вещах… «Ал-ле-е-о-оу! Дароф!» в Скайпе ночью, постоянная перекличка, когда связь обрывается… и он сидит, дрожа от холода где-то в углу, — ловит сеть. Просишь его уйти в тепло, а он: «Нет-нет, поговори со мной, а то я с ума сойду». И вы говорите, говорите о разном — всякие моменты из детства, обнаруживаете кучу общего в биографии. Потом вдруг переходите на то, что происходит вокруг вас, — война и весь этот зомби-апокалипсис, философствуете и опять вспоминаете всякие смешные вещи, потому что смех и юмор ТАМ реально спасают…
Знакомые говорят вам, что вы похожи внешне — и вы, мягко говоря, удивляетесь, смотрите друг на друга, не веря и смеясь: как можем быть похожи двухметровый он и я — 157 см в прыжке?.. А потом вы обнаруживаете, что у вас одна, редкая группа крови и даже шрам на ноге в одном и том же месте…
Скайп глючит ночами, связь «падает» — особенно, если недалеко артобстрел. Иногда вы можете просто говорить, не видя друг друга, а иногда друг друга видно, но ничего не слышно, и мы тянем навстречу руки в Скайпе, не сговариваясь, — так хочется коснуться…
Первый раз я заметила Олега активным в ВК (VKontakte, социальная сеть — прим. автора) — черный котенок под луной на «аватаре» — холодной уже сентябрьской ночью.
— Привет!
— Привет! Ты что, в Харькове?
— Нет, в Дебальцево.
— А как это ты в сети?
Мы звонить старались не очень часто — мало ли, где он, а тут мы со своими звонками. Знаем ведь, что телефон там — не только помощник, но и предатель.
— Да связь есть, и здесь же населенный пункт: двадцатью телефонами больше, двадцатью меньше — никакой разницы.
— А-а… ясно!
Потом нам надоело писать и мы решили переместиться в Скайп — все же безопасней в плане «прослушки» и можно свободно говорить, о чем захочешь. И потом — в Скайпе ведь и увидеться можно, хотя я чаще видела то сигарету в руке, то скорченную веселую рожицу, а то вдруг просто ГЛАЗ на весь монитор. Иногда можно было увидеть Олега и всего целиком — в каком-то уголке, на корточках, иногда дрожащим от ночного холода — но при этом с широкой улыбкой. И каждый раз отмечаешь: похудел, сегодня явно совсем не спал, устал, переживает — случилось что-то такое, что даже он, который обычно немного (а иногда и побольше) бравировал, задет за живое. И хочется как-то помочь, ободрить, поддержать — ведь он за меня там. Точнее, и за меня тоже.
Время летело незаметно — с 10 вечера до часу ночи. В этот период спать ему не полагалось, даже если очень хотелось, а потом начиналась работа. Или почти каждую ночь им сообщали, что «совершенно точно» будет штурм позиции. Собственно, работа часто и не заканчивалась: сон на войне — это роскошь. Но именно там понимаешь цену простым вещам, к которым мы, избалованные, привыкли, как к данности, — к сну, еде, общению, чувствам, праву на жизнь… На обычную, нормальную, привычную жизнь.
Часть этой жизни — простая СМСка «Доброе У, Великий Охотник!», и ответ — в стиле вождя индейцев о проведенной в засаде ночи и успехе на «охоте»… И дух переводишь — ЖИВОЙ! «Шаман». Теперь он — «Шаман». Прятать надо все, даже имя… И позывные получают не просто так — починить что-то, подшаманить, чтоб заработало, — это к нему, неважно, газовый ли это котел, «буржуйка» или вообще танк.
«Знаешь, я думал над позывным — какой взять? Когда-то давно у меня был позывной «Маленький», ну, это как-то… — пожимает плечами. — Потом был у меня еще позывной «Прохожий» — ну, тоже не очень, хотя помнят его хорошо по тем временам. Я хотел быть «Шайтаном», но капеллан сказал, что не надо такой позывной брать. Поэтому выбрал «Шамана». А «Лис» говорит, мол, у Шамана два бубна — один на плечах (и показывает пальцем на голову), а второй — в руках, это планшет мой».
Линия фронта теперь проходила далеко от моего Городка (буду называть его так), город оказался в глубоком тылу сепаров и даже пытался наладить какое-то подобие нормальной жизни. Но в условиях, когда править этой жизнью начали предатели, она была похожа на отражение в кривом зеркале. Все, что могло было быть искажено и исковеркано, стало теперь именно таким. Наблюдать за этим было странно и любопытно, как будто видишь дурацкий и тяжелый, но реалистичный сон, бывают же такие… И люди, которых ты знаешь много лет, вдруг ведут себя, как зомби.
Представители местной администрации, которые так рассчитывали на «крымский вариант» и на нереально огромные зарплаты бюджетникам, после бегства подкупленного мэра (поговаривают, сумма была такой, что бросить дом и небольшой плиточный заводик не стало для него проблемой) остались у разбитого корыта — денег не получили, власть утратили, только по привычке ходили «на работу» да недовольно и завистливо косились на ополченцев, которые были теперь «власть-кто-во-что-горазд».
В этой атмосфере взаимного недовольства понимаешь, что «спалиться» — словом, действием, поведением или даже (особенно!) «жовто-блакитной» фенечкой — чревато очень серьезными последствиями не только для тебя лично. Может, кому-то это покажется странным, но почему-то не пугает страх собственной смерти: страшно, что те, кто от тебя зависит, окажутся совсем беспомощными. А если умрешь ты, то твои проблемы просто закончатся. Но близким доставлять проблем не хочется, поэтому тщательно «фильтруется базар», контролируешь себя, аки Штирлиц в кабинете Бормана.
Что странно — шахтеры там получают зарплату, правда, в разы ниже. Многие переоформили пенсии, так что потихоньку работать, распродавая товар, и при этом осматриваясь, все-таки было можно. И как оказалось, для многих там открытие нашего магазинчика белья стало чуть не синонимом возвращения к нормальной жизни — что поделаешь, женщины остаются женщинами даже в аду, наверно. А перспектива умереть в старом лифчике и быть увиденной в таковом, пусть даже патологоанатомом, настоящую женщину пугает больше самой смерти.
Утро — СМСка, заряд бодрости и надежды на день. Пара СМС в течение дня, если есть возможность. А вечер и ночь — наши, гоу скайп! И уж там можно все обсудить: что произошло за день, что бы это могло значить, — мы искали хоть какие-то зацепки, которые предвещали бы конец этого кошмара. А дальше все шло только хуже и хуже. «Ты не знаешь, где дно?» — вопрос на каждое очередное циничное преступление рашистов.
И, конечно, нашим спасением был смех. Как-то раз Олег сказал, что его подозревают в том, что он на грибах «сидит» — каждый вечер он под кабинетом или в уголке смеется/хихикает над планшетом. Какая-то добрая душа выносит ему табурет, потому что он стоит или сидит на корточках уже второй час. Курит-курит-курит — «Винстон белый единичку»: «Я курю просто потому, что надо же чем-то занять время ожидания. Здесь все время ждешь — обстрела, боя, рейда, какого-то ЧП, короче… Ожидание выматывает, особенно если ничего не происходит».
Однажды ночью «Шаман» ждал штурма, о котором им сообщили и которого традиционно «совершенно точно» следовало ожидать. А мне утром нужно было топать в «милицию ЛНР» — отнести передачу моему дяде, который попал к ним в плен. Связь «падала», мы с Олегом с трудом «пробивались» к друг другу. Он знал, куда я иду, и прислал сообщение, что волнуется за меня, просил быть осторожной, беречь себя, а потом написал: «Как-то пафосно вышло у меня». Да нет… Какой уж тут пафос… На войне эти фразы — «береги себя», «будь осторожен», такие привычные в повседневной мирной жизни, — приобретают совершенно другой, очень жизненный, очень Настоящий смысл, в котором нет ни капли пафоса.
Он очень волновался за меня, я ужасно переживала за него. Однажды мы общались по Скайпу, Олег при этом сидел на подоконнике — там ловился «ВайФайка», как вдруг ребята, которые были с ним в комнате, забегали: «Обстрел, наш другой пункт «Градами» накрыло, связи с пацанами там нет, не отвечают». Обсуждая на русском и на «мове» вперемешку, ребята переживали за своих, бегали по комнате, пытались выйти с ними на связь… Олег отошел от окна, присоединился к ним, а я через камеру включенного планшета видела все. Тогда обошлось, все были живы, но тот пункт, где часто дежурил и «Шаман», был почти разрушен, осталось несколько стен. Олег вернулся к окошку, уже улыбаясь: «А-а-а, так ты здесь подслушиваешь?». «И подсматриваю!» — ответила я. У обоих отлегло от сердца, ведь никто сегодня не погиб.
